не пытается спрятать подушку.

– А я по вашу душу, – говорит она.

– Конечно же, по мою, – говорю я. – И вот она я.

Мы с Сердитой Медсестрой понимаем друг друга.

– Я не боюсь, – говорю я ей.

Это неправда. Все это сейчас происходит, и я боюсь не увидеть, как это произойдет.

Эта ее улыбка… Эта подушка…

– Я не боюсь, – повторяю я, и знаю, что она знает, что это неправда.

– Конечно же, не боитесь, лапочка, – говорит она.

Она очень хороша в своем деле.

– Вы уже не можете все это остановить, – го– ворю я ей.

Эта подушка…

– Остановить? – спрашивает она.

Эта улыбка…

– Вы уже не можете все это остановить, что бы вы со мной ни сделали. Я сменила пароль. Мой сын и даже моя дочь начали дудеть в трубы. И теперь все меняется. И что бы вы ни сделали, это уже не остановить.

– Остановить? – повторяет она. – Остановить?

И тут происходит наистраннейшая вещь.

Сердитая Медсестра смеется.

– О боже… – говорит она, все еще смеясь. – Да не хочу я ничего останавливать! Боже ты мой, нет! Это последнее, что я хотела бы сделать.

– Но, – говорю я ей, – эта подушка…

– Всегда есть кто-то, кому нужна подушка, – говорит Сердитая Медсестра.

– Ну да, как же… – говорю я. – Вы ведь хотите меня убить?

– Никого я не хочу убивать, лапочка, – говорит она. – И не называйте меня нудой.

Она все еще смеется.

– Но разве вы не рассержены?

– Конечно же рассержена, – говорит она. – Я ведь Сердитая Медсестра!

Она все еще смеется.

– Мой сын… – говорю я.

– Ваш сын – очень хороший мальчик, – говорит она. – Я бы не справилась без него.

– Не справились?

– Или без вас, лапочка, конечно же. Ничего из этого не произошло бы без вас.

– Ничего? Из этого? Без меня?

– Вы кое-что сделали. Каким-то образом вы сделали то, что давно нужно было сделать. Я тоже хотела кое-что сделать, но что я могла? Я так долго ждала этого… И теперь вы сделали кое-что для всех нас. И вы сделали кое-что для своего сына и дочери, заставив их кое-что сделать. И то, что вы все вместе сделали, так многое сделало для всех нас. Для всех бедолаг здесь, в этом месте. Для… для всех нас.

– И теперь?

– Теперь я тоже могу кое-что сделать. Я наблюдала. Я слушала. Я долгое время собирала…

– Не просто подушки?

– Улики, лапочка. И теперь…

– И теперь? Что будет делать Менеджер по Исходу?

– Он будет помогать полиции в расследовании. Он не будет загораживать проход. Это будут Передовые Методы, с прицелом на будущее.

Я не уверена, что Сердитая Медсестра когда-нибудь прекратит смеяться.

– Ничего не меняется, – говорит она. – Пока не начинает меняться. И тогда все меняется очень быстро.

И я вижу голову моего первого мужа на его могучей шее.

Один внезапный удар, и вот ее уже нет.

– И вправду быстро, – говорю я.

И вижу, как славный парнишка пишет «забудь» в большом ежедневнике. И «прости».

– Я волнуюсь за славного парнишку, который моет полы, – говорю я.

– Не волнуйтесь, все с ней будет в порядке, – говорит мне Медсестра. – Я буду присматривать за ней. Я всегда за ней присматривала.

Она видит это мое, как его… изумление.

– Всеобъемлюще, – смеется она.

Припоминаю челку славного парнишки и его женскую грудь. Ничего не меняется, пока вдруг не начинает меняться.

– А я получу назад свою комнату? Мою настоящую комнату? Ту, в окне у которой деревья, а не парковка? Без всяких лоскутков шелка, привязанных к дверной ручке?

– Вы можете все это иметь, лапочка. Вы можете иметь абсолютно все.

– Я этого не хочу, – говорю я ей. – Мне это не нужно. Мне ничего не нужно.

Я просто продолжаю изумляться самой себе.

Все, что мне нужно, – это мои сын и дочь. Которых я недостаточно любила, когда они больше всего нуждались во мне. А также Фелисити и Чарити, за которыми будущее и у которых такие умные большие пальцы. И славный парнишка с ее загадочной грудью и челкой, похожей на швабру, и серьгами, и манерой всегда держаться боком.

Мимо нас пробегает гиппократическая девушка с чашкой чая для кого-то.

– Так вы всегда?.. – спрашиваю я Медсестру.

– Всегда.

– И никогда?..

– Ни на секунду.

– Теперь мне все ясно, – говорю я ей. – Теперь я все поняла.

Что не совсем правда, но без разницы.

– Всегда есть что-то большее, – говорит она.

– Тем не менее.

Мы понимаем друг друга, Медсестра и я.

– Вы жжете, Роза! Вы – огонь, Роза!

Даже неважно, что это не мое имя.

– До чего же это Личностно-Ориентированно! – говорю я.

– Бинго! – восклицает Медсестра.

Она трогает меня за плечо. Нежно. Ласково. И смеется. Как безумная.

– А теперь мне надо отнести эту подушку тому, кому она нужна. А вам нужно двигаться дальше. Вы же не хотите ничего пропустить?

И она оставляет меня одну. А я двигаюсь даль– ше. Я жгу. Я – огонь.

Я проношусь по коридорам, мимо различных надписей «ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ», к фильту. Два полисмена, один из которых – полисвумен, придерживают для меня двери. Они похожи на ангелов, возносящихся на небеса. Только никуда они не возносятся, а собираются спуститься вниз, прихватив с собой Менеджера по Исходу.

Он стоит там, в открытом фильте, между двумя ангелами. И смотрит на меня. Хотя нет. Я не знаю, на что он смотрит, что сейчас видит. Да я и никогда этого не знала. Сомневаюсь, что он когда-либо видел меня или еще кого-то из бедолаг, обитающих в этом месте. Наверное, единственное, что когда-либо стояло у него перед глазами, – это его видение всего этого прекрасного золота.

Полицейские приглашают меня присоединиться к ним в их снижении… спуске, но я отклоняю это предложение. Зачитываю им, в основном по памяти, что гласит висящая там табличка: что вам нельзя заходить, фильт, если вы случайно возгорелись.

– Люди постоянно говорит мне, что я – огонь, – объясняю я.

Двери фильта начинают закрываться. Стрелка указывает вниз, вниз, вниз и издает этот свой негромкий писк. Две полисвумен, одна из которых полисмен, они же ангелы, держат Менеджера по Исходу за руки.

Теперь он смотрит на меня.

Вид у него испуганный. Похоже, он сознает свой исход. Как будто там, куда он направляется, золота будет совсем мало, и даже еще больше жгучего огня.

– Вот теперь вы и вправду похожи на Менеджера по Исходу, – говорю я ему. – Ха-ха.

Его водолазный костюм теперь не выглядит таким уж золотым.

Я испытываю к