он не убивал? — негромко спросила она.

Ребекка Грант ничего не нашла в архиве. Об этом она отчиталась сегодня. Сказала, что продолжит искать. Но удушений слишком много, а удушений в сочетании с посмертным ударом в сердце не обнаружилось. Удаленных лиц нет. Просто посмертных одиночных ударов в сердце нет. Архив почти полностью оцифровали; пока еще есть надежда, что в бумажных делах что-то отыщется, но это вряд ли. Энн попала в точку.

— Нет.

— Она первая, — не скрывая торжества, произнесла пациентка.

— Да.

— Тогда это просто. Через нее он показывает вам, что будет убивать тех, кто двуличен. Тех, кто носит маску и заигрался в ложь. Тех, кто должен давно признаться миру и себе в том, кто он есть на самом деле, но почему-то до сих пор этого не сделал.

— Как ты?

Вопрос подействовал на нее как удар. И в это мгновение в ее искрящихся зеленых глазах отразилась такая яростная бездна, что у Карлина на миг перехватило дыхание. Энн не изменилась, но в комнате будто стало темно. И на него уже смотрел совсем другой человек. Настоящий монстр, который не испытывал угрызений совести по поводу чужих смертей. Ужас, который пробудил другого монстра. Истинная виновница его личной трагедии.

— Ну здравствуй, — негромко сказал Марк, улыбаясь. — Продолжим наш диалог?

Она качнула головой, и рыжие волосы рассыпались по плечам. Она забыла про все на свете, не сводя холодных, взрослых, но совершенно мертвых глаз с профайлера.

— Ты скажешь Грину? — шелестящим шепотом спросила пациентка.

Он покачал головой.

— Зачем мне это?

— Ха!

— Думаешь, это начало серии, а не ее развитие?

— Кто-то готовится и пробует. Как мой брат. А кто-то сразу не совершает ошибок.

— Как ты?

Она очень медленно кивнула и закрыла глаза.

Карандаш Аурелии больше не скрипел.

В кабинете коллеги Марк молча достал из бара виски, рокс и плеснул себе янтарной жидкости. Баррон стояла у окна и курила. Он не помнил, видел ли ее хоть когда-нибудь в таком состоянии. Чтобы она курила? Нервно теребя пальцами фильтр, а другой рукой комкая белый халат.

— Как ты это сделал? — нервно спросила она.

Марк резко развернулся.

— Сделал что?

— Как ты вывел Эдолу на свет?

— Она всегда была на свету, только ты не хотела этого видеть, — жестко обрубил он. — Скажи Грину. Передай данные в суд. Ее должны судить, а не лечить.

— Она все равно больна.

— Она морочит тебе голову. Хоть раз в жизни, Рея, признай наконец, что не права!

Подобной горячности от него не ожидал никто. Ни Аурелия, изумленно застывшая с сигаретой в пальцах, ни он, замерший посреди кабинета. Их взгляды встретились. Марк запустил пальцы в волосы и с усилием потянул за пряди так, чтобы стало больно. Хотелось закрыть глаза и отвернуться, но он не мог. Его еще потряхивало от напряжения. Вроде бы короткий разговор, но, играя с Эдолой, он невольно распахнул ей навстречу частицу своей души. И теперь она была выжжена дотла чужим скрытым безумием. Чужим мраком и холодом, чужой бездной.

Мир серийного убийцы лишен романтического флера, который ему придают фильмы и книги. Это ледяная пустыня, в которой ты погибаешь, не успев и вздохнуть. Когда ты ведешь сессию или работаешь с таким человеком, ты его контейнируешь, позволяешь ему разместить в себе кусочек своего бессознательного. И если ты не подготовлен, это может сломать. Как обычного психолога, так и профайлера, так и психиатра.

Марк давно не работал с живыми людьми, предпочитая погружаться в психику убийцы на расстоянии. И даже потом, когда убийца пойман и с ним можно спокойно поговорить, это было проще, чем сейчас. В сто раз проще.

Он будет долго болеть и восстанавливаться. А потом долго говорить об этом на собственной терапии. Но пока он сделал то, что должен был. Даже если весь этот разговор — одна большая манипуляция.

— Я позвоню Берне, — чуть слышно сказала Аурелия, — пусть готовит линию защиты. И напишу заключение для прокурора.

— Умница.

Он сказал это значительно мягче, чем имел право. Значительно нежнее, чем хотел. Он просто устал. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, вернуться в управление и продолжить работу, разобрать отчеты и доформировать профиль, он пересек кабинет, отобрал у Аурелии сигарету, затянулся, не сводя с женщины глаз, а потом медленно выдохнул дым ей в губы.

— Марк… — начала она, но договорить не успела.

Этот поцелуй получился злым. Так целуются те, кто сначала друг друга безумно любил, потом ненавидел из-за глупой обиды, а потом ничего — совсем — не чувствовал. Карлин бросил сигарету в пепельницу, обнял женщину за талию и притянул к себе, чувствуя, как медленно, но неотвратимо поглощает его желание, которое он кропотливо запихивал в глубину души, блокируя физические потребности.

Она забросила руки ему на плечи таким забытым, но привычным жестом, запустила пальцы в волосы, выдавливая из самой мрачной глубины глухой стон. Поцелуй стал отчаянным. Невозможным. Они оторвались друг от друга, тяжело дыша. Янтарный взгляд психиатра метал молнии. А Карлин вдруг улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он.

Ее рука взлетела для пощечины, но не достигла цели — он ее перехватил.

— За что?!

— За то, что признала ошибку.

Ее глаза заволокло слезами.

— Если поцелуй — это награда, то ты гребаный мудак, Марк Карлин.

Профайлер невесело усмехнулся.

— Мне и так это известно, Рея.

Глава девятая

НАСТОЯЩЕЕ. ЖАКЛИН

Muse в ушах как образ жизни. Перебивки на Linkin Park как поворот не