Слизня были у него, как на ладони. Особое внимание он уделял тому, чтобы дурные подружки, желавшие осчастливить всех и вся, не столкнулись с Ельмином в "весёлом" доме.

Ельмин был бы, безусловно, счастлив тому, что девка пришла к нему своими ногами, и напрягаться не пришлось, а вот для Тал всё кончилось бы плохо… Дастон уже и оценивать перестал её поступки. Все эти: "она что, больная?", "где её инстинкт самосохранения?" и прочие этапы были давным давно пройдены.

Правда в том, что она была способна на всё. Вообще на всё. Хотя, пока что, практиковалась только в "чистом и светлом". Сказать по правде, Астиг и не хотел бы, чтобы она переходила на "другую сторону". Во-первых, он видел уже, как гас свет души Ильги. Это было страшно. И главное, он просто не хотел, чтобы доброта погасла в глазах Нел.

Он помнил, когда впервые увидел её. Сколько света, доброты и радости было в её глазах. Как она, втихую, поздоровалась с академией. И как только почувствовала?.. Да, он знал, что удивительная их академия обладает личностью. С самого детства знал. Это была их старая, семейная байка.

Он не верил в неё до тех самых пор, пока не заигрался… Когда, чтобы обойти Варнера, он заполучил его девушку. Ну, и что, что она явилась сама? Он мог отказаться! Понимал же, что пришла она только из злости и желания отомстить Авису.

Он тоже отомстил. Варнеру и ей. Переспал с ней, когда она явилась к нему уже по договору, когда все всё знали. А ведь мог поступить благородно… Они могли бы просто находиться в одной комнате, болтать, например, и договор был бы соблюдён…

Нет. Какого чёрта он повёл себя так, как повёл?.. Может быть потому, что Варнер изловил его и избил? И требовал… Он хотел перекупить контракт Ильги. Рычал, вцепившись ему в глотку, что он или согласится, или умрёт… Точь в точь, как рычал его папаша, когда бил Астига в детстве…

Может быть, он и согласился бы, если бы Варнер не повёл себя так, как отец… Но он повёл… И как с отцом, Астиг улыбался ему окровавленным ртом, и сделал ровно противоположное от того, что от него требовали.

Он не продал контракт Ильги. Вместо этого он спал с ней целый месяц. Убивая её, Варнера и собственную душу… Что-то умирало в нём каждый раз, когда он прикасался к ней. И вместе с тем, он чувствовал власть. Над ней, над Варнером. Это пьянило… Тогда он понял собственного отца и то, насколько они похожи… Он просто зеркальное отражение ублюдка, который его породил!..

А в последнюю ночь контракта, когда он заснул рядом с Ильгой, ему приснился сон. Академия. Он брёл по её бесконечным, тёмным почему-то коридорам. До тех самых пор, пока не прозвучал голос. Без всякого пафоса, обыденно. Как приговор:

— За то, что ты не имел жалости, и тебя не пожалеют. Ты не будешь с той, кого полюбишь. Считаешь себя хитрым и жестоким? Ты такой и есть. Но это не поможет! Ты потеряешь её!..

Он проснулся, обливаясь холодным потом. В ужасе.

Ему не нужно было ничего доказывать. Он и так знал. Это было проклятие. Он доигрался…

Он разобрался в нём и понял главное: он не должен любить женщину. Тогда всё! Проклятие теряет "зубы", рушится, как карточный домик.

Потому он и смотрел тогда, у ворот, с диким ужасом в весёлые, доверчивые глаза провинциальной девочки, которая поздоровалась с академией, что его прокляла. Он подкатывал тогда к ней, как подкатывал к другим девицам и умирал от ужаса потому, что понимал: он не сможет не полюбить. Он, по сути, уже…

Он снова засел за проклятие, повертел его так и сяк, и увидел новый "узел". Пока он будет самым сильным и хитрым, его можно будет победить. И он потеряет её. Значит, нужно учиться признавать свою слабость…

Через некоторое время он понял и то, что ему нельзя быть жестоким… Он и так занимался благотворительностью и помогал семье Ильги… Теперь стал делать больше. Никакого обещания о снисхождении не получил. Академия молчала. Но ему, необъяснимым образом, стало легче и так.

Настоящее утешение он получил в то утро, когда Тал привела прихорошившуюся Вардис на завтрак, и он понял, что Ильга будет жить. Он в то утро ушёл, оторвался от своих, забежал в какой-то глухой закуток академии, свернулся там в комок так, как когда отец бил его в детстве, и расплакался от облегчения. И дело не в проклятии даже. Ему просто было страшно. Он почти что убил душу живого существа. А эта смешная, любвеобильная дурочка спасла не только Ильгу, но и его самого. Его душу… Значит, есть и для него надежда пока… Есть…

— Есть для тебя надежда, — прозвучало вдруг от стен.

Непонятно откуда и как звучал этот странный голос. Он не был осуждающим или жестоким, как в первый раз. Не пугал. Скорее, сочувствовал.

А потому, он решился и спросил:

— Проклятие?.. Она, эта рыжая бестолочь, не умрёт?

— А ты, что же, признаёшь уже, что любишь её?

Он, помимо воли, хмыкнул, пусть и со слезами:

— Я что, дурак, не признавать очевидное? Особенно с тобой? Ты же каждого из нас видишь?

— Вижу, — согласился Древний Разум. — А если бы я дал тебе выбор, что ты выбрал бы? Несколько лет с ней, этой рыжей, а потом потерять её? Или всю жизнь наблюдать, как она счастлива с другим. Что ты выбрал бы?

Что Астиг знал всегда, так это то, что розовые сопли это не про него и не про его жизнь. Поэтому он ответил спокойно, даже слёзы не вытер:

— Пусть живёт.

— И что? — заинтересовалась академия. — И завидно не будет? И ревность не замучает?

— Будет. Замучает, — ответил он с достоинством. — Какое это имеет значение, по сравнению с главным?

— А что главное? — интересуется Голос.

— Долг. Честь. Правда. Я отступил уже однажды от семейного девиза. Сломал жизни стольким людям. И себе. Больше не отступлю.

Академия рассмеялась:

— Это забавно. Слоган