в спор с Орханом, – бросил Десир, собираясь привычно смыться: он всегда предпочитал ускользнуть от опасности, и даже железный кулак аль Асада не мог выбить из бывшего воришки застарелую привычку. – Это его невеста. Не твоя, – оскалился наглец напоследок.

Джонотан мысленно прорычал и отбросил мрачное сомнение, которое шепнуло, что, может, Агате будет лучше и впрямь выйти замуж за Орхана? Он – проклятье! – неприлично богат, хорош собой и держит в руках огромную власть. Он может защитить Агату и позаботиться о ней, возможно, даже лучше самого Джонотона.

Он схватил Десира за шкирку и упрямо повторил:

– Я должен её найти. Ты знаешь, на что я способен. Помоги по-хорошему, и будешь жить. Я не желаю тебе зла, ты вытащил меня, но этого мало. Я не из тех, кто отступит. Мне нужна Агата и её отец, который убил моих родителей. Мне нужна месть. – Последние слова вышли резким, пробирающим и злым шёпотом, сковавшим теневого стража невидимой цепью: Джонотан из последних сил сдерживал себя. Зато слова про кровную месть хорошо понимают на Востоке – здесь не прощают обид и предательства.

Десир медленно моргнул и наконец с трудом отозвался:

– Разговор с ней не обещаю… но ты сможешь её увидеть.

Они прошли по пыльным, залитым жарким солнечным светом улицам, не скрываясь, – простые люди, встречающиеся им на пути, почтительно расступались: теней в Шарракуме боялись и уважали.

Джонотан и Десир только раз свернули на узкую улицу, где на верёвках, натянутых прямо между домов, сушилось белье: у патрулирующих улицы теней могли возникнуть ненужные вопросы.

– Тебе надо убраться из города до заката, – Десир огляделся и поманил Джонотана за собой. – Раньше попадёшь на корабль – целее будешь. Охрану на улицах к обряду увеличат вдвое, а если тебя не поймают, Орхан назначит награду, и за тобой начнут охотиться и наёмники.

– Разберусь, – коротко ответил Джонотан, следом за Десиром хватаясь за едва заметный выступ на стене и подтягиваясь наверх.

– Быстрее, – поторопил тень, бесшумно спрыгивая в зелёную прохладу сада, – охрана тут ходит постоянно.

Десир вёл его по тенистым, петляющим в зелени дорожкам. Они крались бесшумно, успешно избегая встречи с бдительной охраной. Мелькнула среди пышно цветущих кустов табака тонкая девичья фигурка, отчего Джонотан сбился на мгновение с шага и чуть не улетел в колючий розовый куст, потому что показалось, что это Агата. Но то была лишь одна из многочисленных служанок, которая торопилась на женскую половину.

Они обогнули дом и, не скрываясь, вошли в боковое помещение, служившее казармой для многочисленной охраны господина Орхана. Сейчас в прохладном, безликом помещении, не украшенном ни мрамором, ни тем более мозаиками, с голыми стенами из сероватого известняка, никого не было: только аккуратно свёрнутые тонкие матрасы намекали на то, что здесь бывают люди.

– Что бы ни случилось дальше и что бы ты ни увидел, молчи и держи свой дар в узде, – предупредил Десир, пошарив по стене и нажимая на определённую плитку, бесшумно открыв узкий лаз в стене. – На обеде точно будет Хайрат. Нельзя привлечь его внимание.

Предупреждение зародило неприятную волну тревоги, магия колыхнулась, словно хотела успокоить тревожно сжавшееся от нехорошего предчувствия сердце.

– Ты хорошо осведомлён, – Джонотан не стремился выведывать секреты тени, но то, как ловко тот провёл его по городу и в хорошо защищённый дом Орхана, вызывало смутную тревогу.

– Приглядываю за сестрой, – коротко бросил Десир, и Джонотан не стал уточнять, работает ли она в доме или попала в гарем наложницей.

Скорее всего, первое, но и она сама, и Десир вполне могли желать ей второго. Это было сложно понять, но за те пару лет, что Джонотан провёл на Востоке, принимать подобные традиции он научился.

Они поднялись по спрятанной в стене винтовой лестнице, сложенной из грубо отёсанного известняка все того же скучного серого цвета. Солнечный свет золотыми полосами лился сквозь узкие, снаружи наверняка и вовсе неразличимые, щели между камнями. Считающий на всякий случай ступени Джонотан прикинул, что, должно быть, они уже выше второго этажа, когда лестница привела их на узкую, пару ступней шириной площадку перед низкой деревянной дверью.

– Только посмотришь, – почти беззвучно прошептал Десир. Джонотан скорее догадался по смыслу и движению губ, нежели расслышал слова, и кивнул в знак согласия.

Комнатушка за дверью была маленькой и тесной – душный каменный мешок, где они едва уместились вдвоём. Зато маленькое окошко располагалось в основании купола, раскинувшегося над пышно украшенным шёлковыми занавесями и живыми цветами залом, где в эту самую минуты были накрыты столы.

Джонотан думал, что с такой высоты ему придётся долго высматривать Агату, но сразу нашёл её, хоть в первые мгновения подумал, что обознался.

Она была единственной женщиной за низким круглым столом и непринуждённо сидела на подушке, как и остальные сотрапезники, изящно подобрав под себя ноги.

В первое мгновение, когда он только её разглядел, Джонотан тихо вздохнул и понял, что всё это время не дышал вовсе: так боялся увидеть её испуганной, сломленной и несчастной. Но Агата – его Агата! – всё так же высоко держала подбородок и улыбалась так ослепительно, что тепло её улыбки пробиралось куда-то в его сердце. Он точно знал, как в этот момент насмешливо сияют её глаза, как именно изгибаются нежные губы. И был так рад видеть, что с ней всё в порядке, что не сразу обратил внимание, во что она одета и как неприлично близко сидит к благосклонно улыбающемуся Орхану.

Джонотан был слишком высоко под куполом, но даже с такого расстояния он мог рассмотреть нежную кожу под тончайшей блузой в ануарском стиле, и как переливается золото, которое невеста принимает только добровольно и только в день помолвки.

Джонотан нахмурился, растянувшись на каменном полу и прильнув к окошку в безотчетной попытке уловить хотя бы обрывки разговора, но услышал только собственное грохочущее в ушах сердце.

А когда Агата подалась немного вперёд и Орхан начал кормить её с рук, когда его унизанные перстнями и кольцами пальцы дотронулись до её приоткрытых, словно в ожидании ласки, губ, вновь всколыхнулось то тёмное и страшное, что обуяло Джонотана перед побегом из темницы.

Пальцы безуспешно впились в камень, будто одной мыслью он мог бы разрушить его и всё вокруг. Магия рвалась изнутри, чтобы смять, разорвать, сломать тех, кто забирал Агату, его Агату, которую он готов был оберегать ценой своей жизни.

А она сидела, улыбаясь, и не было ничего дерзкого, своевольного и непокорного в этой восточной статуэтке, закутанной в дорогие ткани, выставляющие её напоказ.

Джонотан сжал кулаки, когда она