Шрифт:
Закладка:
Лернера спасло одно: в 1931 г. слова выливались в «дела» не прямо в тот же день. Как сказал Оксману в 1936 г. в казематах на Шпалерной капитан Федотов: «И умер ваш Лернер вовремя. Сейчас бы отсюда он уже не ушел»[435].
Виновен!
Статья Зильберштейна «Подмена сути!» не оставила равнодушными ни читателей газеты, ни самого Эйдельмана. И он опять, сообразуясь с присказкой преферансистов той эпохи «битому неймется», решил ответить. Ответ этот был сперва опробован на публике: 19 января 1984 года в Центральном доме литераторов состоялась заранее намеченная встреча Эйдельмана с читателями, однако свелась она к обсуждению статьи Зильберштейна, и писатель «аргументированно отбил все наскоки, точнее – наветы критика»[436].
Одновременно Н. Я. Эйдельман обратился в секретариат Союза писателей СССР, пытаясь заручиться поддержкой; письмо его было адресовано Ю. Н. Верченко:
Глубокоуважаемый Юрий Николаевич!
Считаю своим долгом ознакомить Секретариат ССП СССР с письмом, сегодня мною отосланным в «Литературную газету».
Прошу содействия в его публикации.
С уважением,
Н. Я. Эйдельман[437].
Газета дала свое согласие (неудивительно, учитывая дальнейшее), даже разрешив Н. Я. Эйдельману внести «некоторые изменения и дополнения», о чем он также написал Ю. Н. Верченко и послал 23 января «новый вариант письма» руководителям Союза писателей[438]. Первого февраля его текст появился в рубрике «Резонанс»:
Письмо в редакцию
Уважаемые товарищи! В «Литературной газете» 11 января 1984 года моя статья «Подмена жанра…» была сопровождена комментарием И. Зильберштейна «Подмена сути!».
Считая, что автору не следует обсуждать достоинства и недостатки своих работ; оставляя в стороне вопрос о некорректном тоне и ряде фактических ошибок Зильберштейна, а также о том, что его комментарий имеет мало отношения к сути полемики, – вынужден обратиться в редакцию по поводу содержащихся в статье Зильберштейна двух взаимосвязанных ложных обвинений относительно несоблюдения мною научной этики.
1. Зильберштейн сообщает: «Опубликованные мною впервые материалы дословно использованы Эйдельманом в его повести…» Речь идет не об авторских текстах Зильберштейна, а о включенных в мою книгу подлинных письмах Н. Бестужева к Степовым; смысл упрека: отсутствие ссылки на публикацию Зильберштейна в моей повести «Большой Жанно». Выходит, что в этом далеком от жанра научной монографии беллетристическом произведении, где действие происходит 125–160 лет назад, – герои должны ссылаться на будущего исследователя Зильберштейна; автор же любого литературного произведения, где действующие лица «дословно» цитируют, скажем, стихи Пушкина, тем самым присваивает себе плоды работ Анненкова, Щеголева или других первых публикаторов соответствующих текстов.
2. Тут же Зильберштейн пишет: «Н. Эйдельман публикует в одной московской газете статью, в которой перепечатывает находку С. К. Кравченко, ни словом не вспомнив украинскую исследовательницу»; на этом основании я охарактеризован как «человек, не выполняющий требований научной этики», прямо обвинен в «перепечатке», то есть присвоении результатов чужого исследования.
Это полная неправда.
Речь идет о моем «Долохов – Дорохов» («Комсомольская правда», 6 января 1974 г.), где на основании самых разнообразных источников прослеживается биография Р. Дорохова, приятеля Пушкина и Лермонтова. В этом очерке нет НИ СЛОВА о том, будто автор является первооткрывателем анализируемых материалов. Напротив, в нем, например, сказано, что автором использованы НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ материалы, собранные М. А. Цявловским, и в другом месте: «Недавно украинские ученые опубликовали потрясающее письмо Дорохова Юзефовичу». Отсутствие более развернутых, детальных ссылок определялось популярным характером газетной публикации. Упрек же Зильберштейна, будто именно под влиянием моего очерка один украинский исследователь вопроса не сослался на другого (в ленинградском научном сборнике «Пушкин. Исследования и материалы», т. X), – этот упрек достаточно наивен и уж во всяком случае ко мне адресован быть не может.
Полагаю, что ЛГ была введена в заблуждение, и поэтому настоятельно прошу редакционную коллегию оказать содействие скорейшему опубликованию письма на страницах газеты.
Н. Эйдельман
23 января 1984 г.[439]
Письмо Эйдельмана было на руку и Селивановой, и Мальгину, и Зильберштейну. Приведем «Комментарий отдела русской литературы „ЛГ“», который сопровождал приведенное выше письмо. Это был уже второй «ответ на ответ»:
Выполняя настоятельную просьбу Н. Эйдельмана о скорейшем опубликовании его письма, разберемся по пунктам, им же сформулированным, ложны ли обвинения, содержащиеся в статье «Подмена сути!».
Пункт 1. Злонамеренность И. Зильберштейна якобы заключена во фразе: «Опубликованные мною впервые материалы дословно использованы Эйдельманом в его повести». Но ведь непосредственно за этой фразой следует: «Конечно, мне как исследователю лестно, что плоды моего труда не пропали даром, однако так и не ясно: зачем, ради какой цели автор повести о Пущине ими воспользовался?» Как видим, никакого упрека в отсутствии ссылки на использованную работу здесь нет. По контексту же статьи совершенно очевидно: речь идет о том, что в повествование, поданное как дневник Пущина, включены исторические документы, «к реальной биографии Пущина ни малейшего отношения не имеющие». Это касается и документов, впервые опубликованных И. Зильберштейном (глава «Любовь Николая Бестужева»), и тех, что собраны самим Н. Эйдельманом (глава «О Ростовцеве»). Неужели автор «дневника Пущина» не чувствует иронии, с которой в статье говорится о методологии сочинения такого дневника – дневника конкретного исторического лица?!
Совсем иное дело – пункт 2. Здесь И. Зильберштейн действительно упрекает Н. Эйдельмана в отсутствии необходимой ссылки при использовании материалов, опубликованных С. Кравченко в журнале «Радянське лiтературознавство». И упрекает совершенно справедливо, поскольку в данном случае перед нами не беллетристическое произведение, а историко-литературная статья.
Статью эту («Комсомольская правда», № 5, 1974), построенную на письмах Р. Дорохова и Л. Пушкина, впервые опубликованных С. Кравченко тремя годами ранее, Н. Эйдельман начинает утверждением: «Приведенные строки найдены в Центральном государственном историческом архиве УССР в Киеве…» – и к этому добавляет номер фонда, что непременно делается при первой публикации архивных документов. Безличная форма – «найдены», указание номера фонда и отсутствие имени того, кто эти «найденные» материалы обнаружил и впервые опубликовал, создают впечатление, что их первый публикатор – Н. Эйдельман. Оговорка в середине статьи – «недавно украинские ученые опубликовали потрясающее письмо Дорохова Юзефовичу» – дела не меняет, поскольку Н. Эйдельман позаимствовал у С. Кравченко (а не у безвестных «украинских ученых») не одно, а все четыре приведенных им письма плюс стихотворение Р. Дорохова, также впервые опубликованное в журнале
