из вида. Впрочем, чтобы мое сердце раз от раза сжималось от страха, хватает и звуков стали да свирепых рыков. В какой-то момент Тай снова притягивает меня к себе, и мы поднимаемся над забором так резко и быстро, что я едва успеваю заметить окно, в которое мы влетаем, и поджимаю ноги, чтобы не удариться.

– Сейчас нам придется бежать, ладно?

И мы бежим. Сначала из комнаты, в которую попали, потом из коридора на лестницу, все ниже и ниже, другой коридор и снова по лестнице, каменной и обветшалой. Она ведет в подземелье, из которого веет жутковатым холодом. Мы быстро проходим одно пустое помещение за другим, минуем повороты, и по дороге нам не встречается ни одной живой души. То, как быстро и безошибочно мы передвигаемся, говорит, что это полностью заслуга Тайлоса – он хорошо изучил эти подземелья, как и места, где можно встретить людей.

Наконец мы замедляем шаг. Выглядываем из-за угла. У тяжелой двери, привалившись к обветшалой стене, сидят два охранника. И оба будто спят.

Тай снова берет меня за руку и тянет за собой. Охранники не двигаются, не слышат наших гулких шагов. Неужели мертвы?

Я не успеваю этого понять, потому что маг толкает дверь и заводит меня в помещение. Оно наполнено болью и страданиями, об этом говорят толстые прутья клеток с обеих сторон и доносящиеся из-за них слабые стоны.

Я с ужасом смотрю на Тайлоса.

– Они ставят опыты над кровью эльфов и их потомков, – поджимает он губы. – Идем дальше.

Я сдерживаю дрожь и отправляюсь за магом.

Пленники, мимо которых мы проходим, все как один исхудалые, бледные, прикованные цепями прямо к стенам.

– Тай, мы им поможем? – отчаянно шепчу я.

– Им уже не помочь, Ния, – с горечью отвечает он.

Неужели и с мамой сделали что-то подобное? Я хочу спросить об этом у Тайлоса, но не могу разлепить пересохших губ. А затем вижу ее: женщину, в которой с трудом узнаю свою сильную, деятельную и красивую маму.

Я падаю на колени у прутьев клетки, сердце разрывается от боли, а из груди рвутся рыдания.

– Мама.

Она поворачивает голову на мой голос, открывает глаза, взгляд вспыхивает радостью, а бескровных губ касается слабая улыбка:

– Эания, родная.

Глава 10

На маме то же платье, в котором я видела ее в последний раз, но теперь оно больше напоминает лохмотья: грязное и порванное. Она сильно исхудала, на лице и руках виднеются свежие и застарелые синяки и царапины.

В груди закипает желание убить тех, кто с ней это сотворил.

– Вот теперь ты можешь освободить меня, Тайлос, – негромко обращается мама к магу.

Я в нетерпении сжимаю пальцами железные прутья, пока Тай вынимает из-под своей одежды связку ключей и открывает замок клетки. Жду, когда он освободит от оков ее кисти, и только потом бросаюсь в мамины слабые объятия и с силой прижимаюсь к ее телу, чтобы разрыдаться.

Мама что-то шепчет, гладит ладонями по спине, касается волос губами, а я никак не могу успокоить рыдания. Мне невыносимо больно за нее – столько месяцев мучений и страданий. Мое сердце вот-вот остановится, не в силах стерпеть этих мук.

– У нас не так много времени, Эания. Довольно слез.

Я не ожидаю услышать столь привычные строгие нотки в ее голосе, потому мгновенно замолкаю, поднимаю лицо и вглядываюсь в родные мудрые глаза.

– Мой кулон, Эания, – просит она. – Вернешь его?

– Мама…

– Кулон, – раскрывает она ладонь.

Я сжимаю зубы, сажусь ровнее, порывисто сдергиваю через голову цепочку и вкладываю в руку матери. Она сжимает на кулоне свои слабые пальцы. Ее губ вновь касается едва заметная улыбка, рука падает на грязный пол.

– Серебро лучше прочих металлов хранит заклинания, – прикрыв глаза, тихо рассказывает она. – Золото чуть хуже. А вот железо магию тушит. – Мама смотрит на меня. – Спрашивай, милая. Я знаю, у тебя много вопросов, и на некоторые из них я ответить успею.

– Почему? – шепчу я.

Почему ты не захотела отсюда уйти? Почему позволила себя забрать, сотворить с собой такое? Почему не хочешь бороться за свою жизнь? Почему не поднимешься на ноги и не позволишь нам тебе помочь? Почему ты допустила все это?

– Мне жаль, милая. Жаль, что пришлось соврать тебе по поводу отца. Как и жаль, что я не могла рассказать тебе о многом другом.

Прямо сейчас это кажется совершенно не важным, но я все равно спрашиваю едва слышно:

– Но зачем?

Мама прикасается к моей щеке ладонью свободной руки, всего на мгновение, и тут же ее опускает:

– Только так мы оказались бы там, где находимся сейчас. Если бы ты знала о своем происхождении, если бы не ненавидела отца-человека, если бы не решила, что я мертва, если бы не принесла свою клятву… Все было бы по-другому, понимаешь? И ты была бы другой, Эания. Все мы. Но война длится слишком долго, милая. И то, что с нами творит церковь… Это мой долг, по крови и по силе, – покончить со злом, которое становится сильнее. Правда, последнюю схватку придется провести тебе, милая, и твоему любимому.

Я задыхаюсь от боли, а мама продолжает – тяжело, делая короткий глоток воздуха после каждой пары слов:

– Они забирают у нас кровь, заклинают ее и впрыскивают в свою кровь. Это ужасно и мерзко. Это против природы, против сути самого мира. Их жажда власти… То, что они видят в бреду, называя это общением с богом… Их ненависть и зависть к тем, кто сильнее их… Все это грозит настоящей бедой и эльфам, и людям. Они никогда не остановятся в своих попытках приблизиться к божествам, за которых принимают эльфов и их потомков, а тем временем будут убивать все больше и больше невинных. Но я могу их остановить.

– Как?

Мама снова касается моей щеки, и в этот раз прикосновение длится дольше, что требует от нее очень много сил:

– Орим – хороший человек, замечательный отец, Эания. Я была вынуждена забрать у него тебя, но теперь время с тобой принадлежит ему по праву. Я же…

– Нет, пожалуйста, – молю я, обхватывая пальцами тонкую кисть мамы. В глазах мутнеет от новых слез, а в груди становится так тесно, что трудно дышать.

– Послушай, Эания. Я горжусь тем, что ты моя дочь. Я счастлива, что провела с тобой столько лет, и рада, что научила тебя