пытающимися изменить повестку дня новостей. Более того, сами информационные инфраструктуры в определенной степени определяют, какие истории появляются, где они появляются, в каком порядке и с какой скоростью. Этот процесс отражает сильно разграниченную природу правительственных информационных инфраструктур по сравнению с гражданскими. Это также в некоторой степени объясняет, как различные нарративы возникают в официальном контексте и что происходит с ними, когда они встречаются с обсуждениями в более динамичной гражданской социальной медиасреде.

Чтобы обойти эту череду онлайн-повествований, вооруженные силы сами разрабатывают способы, которые помогут им ускорить ведение войны. Как мы видели в Глава 3это имеет два преимущества. Во-первых, если решения и операции принимаются в более быстром темпе, чем у противника, то появляется возможность нанести ему детальное поражение. В равной степени, если операции могут быть сделаны так, чтобы использовать, а не подчиняться скорости потоков информации и изображений о войне, тогда есть потенциал для контроля над онлайн-повествованием. Однако перспективы реализации таких военных и коммуникационных преимуществ должны рассматриваться в свете существующего плохого состояния правительственных информационных инфраструктур, где ведение учета, архивная работа и хранение данных не работают. Это произошло в результате двадцатилетней практики недостаточного инвестирования и недостаточного внимания к тому, как оцифровка подорвала способность бюрократии извлекать важную корпоративную информацию. Результат двоякий. Во-первых, способность вооруженных сил извлекать долговременные уроки, которые могли бы помочь в повышении эффективности, в настоящее время практически отсутствует, учитывая разрозненность методов, с помощью которых государство собирает, хранит и делает доступными архивы. Вторая проблема заключается в том, что эти неудачи фатально подрывают методологические основы историка.

Как мы видели в Глава 4ускорение темпов военных действий и соответствующий коллапс архивов создают дополнительные возможности для формирования призмы социальных медиа, основанной на пост-доверии. Здесь онлайн-дискуссии объединяются и складываются с устоявшимися и более устоявшимися представлениями о войне, искажая коллективное понимание таким образом, что постоянно конкурируют с голосами экспертов и подрывают их. Это приводит к изменению того, как общество осмысливает войну, и этот процесс еще больше усложняется, когда появляются транснациональные и глобальные взгляды на войну и память. Это указывает на то, как схематизация памяти определяет способ привлечения внимания. По мере того как архив становится все менее надежным, а политика все более поляризованной, пространство для выработки социально согласованной перспективы отношений между войной и обществом сокращается. Конфигурация интернета и природа новой экологии войны способствуют появлению эхо-камер, информационных призм и гетто социальных сетей. Это, в свою очередь, гарантирует окончательный триумф памяти над историей, где не только сложнее получить доступ к цифровым архивам, но и где информационная экология поощряет разделение и фрагментацию.

Это открывает возможности для креативных медиа-стратегий, которые влияют на множественные нарративы войны и перестраивают их. В то же время дисфория, которую вызывают эти перемены, стимулирует эмоциональное стремление к надежному покрывалу осажденной истории. Это создает чувство реставрационной ностальгии по памяти о прошлом, которая была схематизирована для целей управления национальными или цифровыми мемориальными дискурсами. Это оказывает мощное воздействие на формирование представлений людей о себе в обществе, формирует внимание и помогает формировать политические дискурсы.

Как мы уже говорили в Глава 5подключенные устройства обмениваются данными, которые могут быть использованы в военных целях. Процессы информатизации увеличивают количество данных, доступных тем, кто пытается выявить закономерности жизни. Эти модели жизни предварительно опосредованы используемыми технологиями. Для тех, на кого направлены эти данные, это способствует разрушению различий между добровольными и невольными участниками войны. Поток данных и записей, который при этом образуется, помогает архиву вступить в войну. Таким образом, цифровой архив становится одновременно и хранилищем информации, и средством идентификации целей с помощью анализа данных. Это меняет модели идентификации противника: от рассмотрения врагов с точки зрения их культового статуса к рассмотрению их как части непрерывного процесса создания бесконечных целей.

Наконец-то, Глава 6 посвящена тому, как контроль и влияние работают в новой экологии войны. Здесь мы видим пересечение информационных инфраструктур и меняющихся отношений между военными и частным сектором. Несмотря на свои амбиции, оборонным ведомствам с трудом удается самостоятельно разрабатывать и внедрять современные информационные инфраструктуры. Отношения между правительством и поставщиками услуг, технологами и системами, за которые они отвечают, указывают на недостаточно изученную геометрию политической власти. Это особенно проблематично в контексте новой технологической холодной войны между США и Китаем. Это приводит к перекосам в отношениях между государственным и частным секторами, милитаризации общества в целом и дальнейшему развитию процессов информатизации и партисипативного наблюдения. Только виртуальные классы обладают техническими навыками, необходимыми для управления этой деятельностью. Это, в свою очередь, способствует усилению поляризации технократических навыков в сторону от государственного контроля.

Социальные и технологические изменения, которые вызвали эти информационные инфраструктуры, теперь влияют на то, как военные организуют и готовятся к войне. У людей появились средства для участия в войне, которых раньше не было. В то же время цифровые устройства являются основными датчиками, которые необходимы вооруженным силам для идентификации целей и понимания моделей жизни. В одном устройстве участники имеют возможность записывать, потреблять и воспроизводить войну. Силиконовая долина предоставила общественности устройство, которое символизирует, насколько отстали военные от того, как формируется современная война.

Только с 2010-х годов вооруженные силы начали осознавать, хотя и не признавая этого, насколько оторван их образ работы от остального общества. Люди в форме знают об этом. Они знают, что заказ товаров через военную сеть поставок занимает больше времени, чем доставка того же самого в офис или казарму через Amazon дешевле и быстрее. Вооруженные силы видят, что их собственные подходы по-прежнему обусловлены устоявшимися стереотипами мышления. И все же военные предпочитают пытаться приспособить существующую военную культуру к этому новому и высокосвязанному способу работы.

Несмотря на значительные усилия, направленные на обратное, вооруженные силы продолжают воспринимать мир в терминах двадцатого века. Это отражает глубоко укоренившиеся методы работы, которые, как правило, основаны на аналоговых и сильно осадочных представлениях о войне. Цель вооруженных сил - сохранить существующие бюрократические и профессиональные способы организации. Существуют воздушный, сухопутный и морской домены. Кибервойны и информационные операции представляют собой новые области, которые должны быть добавлены к этим основным организационным структурам. Это гарантирует, что каждый род войск сможет поддерживать и оправдывать свое существование как часть целого. С доктринальной точки зрения эти направления должны быть объединены таким образом, чтобы ускорить ведение боевых действий и не дать противнику воспользоваться пробелами, которые могли бы возникнуть в результате этого давнего разделения труда и разделения опыта.

Хотя военная доктрина указывает на то, как вооруженные силы видят мир, она не отражает того, как война обретает смысл в