что Китай и Россия намерены доказать, что западные скептики ошибаются в этом отношении. Некоторые комментаторы отмечают, что в будущем Россия и Китай могут объединить свою цифровую деятельность и создать официальные "поднимающие двусторонние связи", которые превзойдут возможности США (Dear 2019).

Это показывает, что инновации в наборе технологий ИИ, которые военные намерены использовать в целях ускоренной войны, также являются проблемой создания соответствующих культурных, экономических и социальных условий для привлечения высококвалифицированных технологов и предпринимателей. В этих условиях русские, китайцы и американцы соревнуются в технологической холодной войне, которая заключается не столько в промышленном шпионаже и кибервойнах, сколько в войне за таланты, в которой государства надеются привлечь бизнес к сотрудничеству с ними. Здесь девять крупных мировых технологических компаний имеют преимущество, контролируя доступ к технологиям. Это контрастирует с негосударственными субъектами, которые ищут немедленных преимуществ, применяя инновации из открытых источников и типовые планы проектирования, распространяемые в Интернете, для получения более непосредственных результатов на поле боя (FitzGerald and Parziale 2017; Cronin 2020). Эта битва за таланты раскрывает неопределенность, которая определяет отсутствие прогресса в войне государства за контроль над цифровой средой, и демонстрирует стремление военных использовать технологические инновации для использования на поле боя.

Тем не менее это не останавливает Россию и особенно Китай от установления более прямого суверенного контроля над инфраструктурами, которые они могут создавать для себя и использовать для формирования каналов влияния конкурентов (Segal 2018). Например, в ноябре 2019 года в России вступил в силу закон о создании суверенного интернета, который призван "поставить всю сетевую инфраструктуру под политический контроль" и позволить правительству перекрыть поток цифровой информации. Президент Путин также одобрил законопроект, направленный на запрет продажи смартфонов без предустановленных российских приложений на сайте . Этот шаг был воспринят как прямой удар по коммерческой жизнеспособности американских технологических гигантов, таких как Apple, которые пытаются работать в России. Впоследствии Россия продолжила свои усилия по созданию суверенного интернета, отключив себя от глобального интернета во время испытаний в июне и июле 2021 года.

Аналогичным образом, Китай уже давно может управлять потоком веб-трафика с помощью киберцензоров, установленных на Великом китайском файерволе, которые предотвращают доступ к сайтам и цензурируют то, что люди обсуждают на китайских социальных медиаплатформах, таких как Weibo (Griffiths 2019). Хотя это государство наблюдения было создано компаниями из Силиконовой долины, суверенная китайская сеть создала среду самоцензуры, которая не зависит от терроризирования населения, а заставляет граждан верить в то, что правительство "компетентно и общественно настроено" (Гурьев и Трейсман, 2019).

Но хотя было бы легко утверждать, что эти "информационные автократы" (Гуриев и Трейсман, 2019) характерны только для незападных стран, верно и то, что подобные информационные практики множатся в ряде европейских государств. Например, Виктор Орбан из кожи вон лезет, чтобы контролировать информационные каналы, открытые для венгерской общественности, позволяя олигархам, близким к премьер-министру, закрывать или уничтожать независимые новостные СМИ и ограничивать доступность критических материалов. Так, старейшая ежедневная газета Венгрии Népszabadság прекратила свою работу в октябре 2016 года после того, как ее репортерам заблокировали электронную почту, а цифровые архивы газеты были удалены. Открыв медиакомпании в Британии, олигархи, стоящие за этим шагом, впоследствии очень четко обозначили свои намерения по реструктуризации медиаканалов других европейских стран.

Если не принимать во внимание Орбана, то во многих отношениях то, что отличает авторитаристов в Европе от авторитаристов в других частях мира, можно определить по их региональному, а не глобальному уровню амбиций. Например, в рамках китайской инициативы "Пояс и путь" правительство Китая приступило к масштабным инвестициям в автомобильную, железнодорожную, телекоммуникационную и портовую инфраструктуру, призванную изменить логистику, стандарты регулирования и финансы между двумя концами Евразии. Первая фаза проекта должна быть завершена в 2021 году, но по графику инициатива "Пояс и путь" должна завершиться не ранее 2049 года (Maçães 2018). Хотя пока неясно, принесет ли программа инвестиций и строительства ту отдачу, которую обещал президент Си Цзиньпин, эффект от расширения логистической инфраструктуры с востока на запад уже ощущается во многих странах, которые были включены в проект. Ибо амбиции, стоящие за инициативой "Пояс и путь", заключаются не просто в облегчении передвижения и коммуникаций, а скорее в перестройке сетей влияния и патронажа в разных странах и на разных континентах. В этом отношении цель полностью стратегическая, а именно "построить расширенный "заводской цех" вдоль всего экономического коридора и через национальные границы", так что все цепочки поставок будут связаны с "Поясом и путем" и, следовательно, с Китаем (Maçães 2018). А если страны не могут позволить себе принять участие в этой инициативе, то Китай может предложить льготные кредиты, которые обеспечат доступ Китая.

Эта деятельность приводит к значительным геополитическим последствиям с точки зрения морской навигации и контроля над судоходными маршрутами. Поскольку изменение климата делает навигацию через арктический регион все более вероятной, Китай проявляет интерес к инфраструктуре вдоль Северного прохода, что привело к предположениям о том, что китайцы введут в эксплуатацию свое первое в истории атомное ледокольное судно. В то же время, используя свои научные и финансовые возможности, Китай начал использовать свое влияние для формирования политики Арктического совета. Китайские инвестиции в Гренландию и Исландию были значительными и привели к инициативам, которые расширили дебаты об управлении Арктикой, охватив страны, не входящие в Совет.

Подобным образом, выступая в качестве поворотного пункта в углу Индо-Тихоокеанского региона, Австралия оказывается на передовой линии фронта. Будучи далекой, но безопасной демократической гаванью, такие страны, как Соединенные Штаты и вновь ожившая "Глобальная Британия", могут использовать Австралию для проецирования военно-морской мощи в Малаккский пролив и вдоль китайского "Пояса и пути". Переосмыслив Дальний Восток как азиатско-тихоокеанское пространство, ориентированное на морские перевозки, можно надеяться избежать обвинений в неоимпериализме, даже если целью является сдерживание Китая. В то время как Соединенные Штаты стремятся сохранить свободу судоходства в Южно-Китайском море, Китай пытается внедрить шпионов в австралийскую политику, чтобы подорвать влияние Запада на внешнюю политику Австралии.

Учитывая готовность китайского правительства использовать инвестиции в инфраструктуру как способ доступа к информации, чтобы получить покровительство и перестроить существующие социальные сети, вполне понятно, почему американские чиновники так сопротивляются тому, чтобы китайский гигант мобильной связи Huawei устанавливал базовые станции 5G по всему миру. В первую очередь потому, что Китай собирает данные далеко не прозрачными способами. Например, китайские подрядчики участвовали в строительстве штаб-квартиры Африканского союза (АС) в Аддис-Абебе. В рамках этой сделки они также заключили контракт на создание компьютерной сети АС, которая, по данным Le Monde, содержала черный ход, позволяющий передавать данные китайским службам безопасности.

Хотя китайское правительство