отсутствии света в окнах нижних этажей? Так или иначе, меня обескуражило осознание, что я работала в такой удручающей обстановке.

«СДОХНИ ОДИНОКО!» – так гласило сообщение, адресованное господину Монага и, вполне вероятно, мне.

Явившись утром в офис, я застала господина Монага будто бы что-то наносящим на закрытые ставни. Подойдя поближе, я увидела, что ставней он не касается, только подносит к ним какие-то мелкие красные карточки разных оттенков.

– Доброе утро, – сказала я.

– Доброе, – отозвался он. Отступив от ставней, он указал на них, чтобы я поняла, что происходит.

«СДОХНИ ОДИНОКО!» – гласила надпись красной краской, запятнавшая ставни. Что за?..

– Это же вандализм! – ахнула я.

– Он самый, – кивнул господин Монага.

Говоря попросту, граффити выглядело до ужаса злобным. Надпись сделал тот, кто просто больше не мог ни мгновения сдерживать эмоции – впрочем, казалось весьма сомнительным, чтобы кто-нибудь из нас натворил нечто оправдывающее их. Мы оба просто делали свою работу. Карточки в руках господина Монага оказались колориметрической системой, потому что он бормотал себе под нос: «Да, значение по Манселлу – 6.0R5.0/18.3».

– Вы сделали фото? – спросила я.

– О, кстати, – спохватился он и сунул карточки в карман. Потом отступил немного и запечатлел надпись на свой телефон.

– Как думаете, стоит обратиться в полицию?

– Нет, не стоит поднимать шум, чтобы не спугнуть их. Лучше подождать.

Господин Монага казался спокойным, но по легкому напряжению голоса я поняла, что случившееся потрясло его.

– Давайте на сегодня отложим распространение плакатов, – предложил он мне, поднимая ставни и проходя в офис. В офисе делать мне было, в сущности, нечего, поэтому я спросила, не приготовить ли чай.

– Нет, не надо. Садитесь. – Он указал на стул в том же помещении, где я беседовала с ним в первый рабочий день. С ощущениями, очень похожими на тахикардию, я вытащила из сумки планшет, который во время походов по окрестностям носила на шее, и принялась бесцельно листать его.

Не то чтобы я ничего подобного не ожидала: в сущности, за все время работы я не раз сталкивалась с непредвиденным. Мне пришлось иметь дело и с клеветой, и с телефонными розыгрышами, не говоря уже о том, что на меня орали те, с кем я работала. И все же надпись «СДОХНИ ОДИНОКО!» казалась мне нападкой, единственной в своем роде.

Обычно я, становясь мишенью для удара извне, напрямую не влияющего на мою работу, обнаруживала, что еще на этапе восстановления после него испытываю нечто вроде упоенного трепета, который помогает мне перевести всю ситуацию в шутку. Поначалу мне казалось, что и нынешний случай из той же категории. Я даже ощутила нечто вроде презрения, говоря себе, что вот теперь-то эти болваны наконец натворили дел, а значит, крепко их припекло. И все же я понимала, что фраза, которую я пыталась анализировать как единственную в своем роде, – «СДОХНИ ОДИНОКО!» – по-видимому, обладающая силой просачиваться в трещины моей души и творить там разрушения, несомненно, вывела меня из равновесия.

Господин Монага поставил передо мной чашку чая ходзитя. Наверное, и он не находил в себе силы взяться за работу, потому что уселся напротив меня и пригубил свой чай.

– Интересно, неужели мы действительно сделали что-то неприемлемое? – спросила я.

– Если им в самом деле так кажется, видимо, нам просто придется это стерпеть.

Мне хотелось посмеяться над ними. Ну в самом же деле, «СДОХНИ ОДИНОКО!» – до нелепости напыщенное проклятие. Сколько же ненависти вложено в эти два коротких слова. И кроме того, я поняла, что их роль как оскорбления зависит от определенных представлений о намеченной жертве. А если адресата нисколько не беспокоит ни смерть, ни одиночество? В этой фразе повсюду клеймо системы ценностей ее автора. Практически слышался его вопль: «Да я лучше сдохну, чем сдохну одиноким!»

Я попыталась растянуть губы в улыбке, но она мне не слишком удалась.

– Как-то несправедливо – разве нет?

Да, мысленно согласилась я с собой, несправедливо до жути. Сама идея, что нам придется безропотно снести эти слова и не иметь даже шанса ответить, ужасающе несправедлива. «Я посмеялся бы над уродами, способными на такой идиотизм, но не дает покоя несправедливость». Сказать такое кому-нибудь – в самом деле грубость. Невозможно было смириться с тем, как на меня повлиял этот случай. Добиться конкретной реакции от господина Монага я не рассчитывала, но он поднял глаза, перевел взгляд на часы, затем на переулок за окном и наконец посмотрел на меня и кивнул.

– Одиночества мне и так хватает, – сказал он.

Чувство, нахлынувшее на меня, казалось составленным из беспорядочного множества разнородных частей. Мне удалось издать лишь невнятный возглас.

Допив чай, я потянулась к чайнику и заявила:

– Теперь завариваю я.

Мы выпили еще по чашке чая, потом господин Монага объявил, что сходит в парикмахерскую, а меня просил во время его отсутствия присмотреть за офисом. Спросить, почему именно в парикмахерскую, я не решилась.

От нечего делать я стала просматривать аккаунты «Одиночества больше нет!» в социальных сетях на смартфоне. Как и раньше, они пестрели жизнерадостными постами об акциях по уборке территории, встречах местных жителей и так далее.

В первом часу, спустя некоторое время после того, как господин Монага ушел в парикмахерскую, в офис заглянула госпожа Омаэ. Увидев меня одну, сидящую за столом, она воскликнула:

– А, это вы! Не работаете сегодня? А где господин Монага?

– В парикмахерской.

– Вот как? И когда вернется?

– Не знаю.

– А-а. Ну время-то обеденное, может, вы хотите?

С этими словами госпожа Омаэ выставила на стол большую коробку с бэнто. С неподдельным любопытством я, дождавшись, когда она снимет крышку, заглянула в коробку и увидела уложенные плотными рядами двенадцать мешочков инаридзуси.

– Вчера сделала, да с количеством просчиталась.

– Да уж, серьезный просчет!

– Ну, видите ли, господин Монага совсем один.

Я кивнула, и до меня вдруг дошло, что о господине Монага я совершенно ничего не знаю. Само собой, мне и не требовалось что-либо знать о нем. После двух первых лет работы я поняла: если на рабочем месте мне с коллегами обеспечено «качественное взаимодействие», не имеет ровным счетом никакого значения, что они за люди за пределами офиса. То же самое относилось к господину Монага. Я знать не знала, что он за человек, но в качестве коллеги он меня вполне устраивал.

Однако в тот момент у меня разыгралось любопытство, и я решила попытаться разузнать что-нибудь у госпожи Омаэ.

– То есть у него вообще нет родных?

– Он говорил мне,