Мне удалось проникнуть в зал собраний, где проводила встречу организация «Одиночества больше нет!», сравнительно легко – показав листовку, которую дал мне встреченный в переулке незнакомец. Снаружи зал собраний выглядел как частный дом, перестроенный в довольно стильное кафе из тех, куда с легкостью зайдет случайный прохожий, не подозревая об истинном назначении здания, – впрочем, я не знала наверняка, предназначалось ли это здание служить приманкой для ничего не подозревающих путников.

По соображениям безопасности мы с господином Монага решили делать вид, будто не знакомы, так что я вошла первой. Господин Монага появился немного погодя, дурацким плаксивым голосом объяснив: «Мне просто попалась страница в социальной сети…» Он сел за один стол с господином Тадокоро – тем самым, который несколько дней назад кидался в меня скомканными обертками от пирожных.

Вопреки моим предположениям, встречи оказались совсем не похожими на организованные мероприятия с рядами складных металлических стульев и белой доской. Участники подсаживались к знакомым за один из нескольких столиков и сдержанно или непринужденно болтали в ожидании, пока один из молодых людей из «Одиночества больше нет!» не подойдет и не поговорит с ними. Здесь была и женщина с плаката, одетая в то же самое белое платье, и молодой человек, остановивший меня в переулке. Была и девушка, которая говорила по-детски, запинаясь, и выглядела не старше двадцати, и мужчина постарше, с виду мой ровесник, в очках с тонкой проволочной оправой. Все они казались дружелюбными и приятными, но, присмотревшись к их лицам, я заметила, что зрачки у всех странно расширены и почти заполняют радужки, отчего взгляд казался или несфокусированным, или, напротив, странно сфокусированным, но в любом случае не таким, как следовало бы.

Я выбирала место с тем расчетом, чтобы не встретиться с людьми, с которыми я общалась при распространении плакатов, но в итоге оказалась за одним столом с госпожой Тогава, явившейся с причитаниями: «Ой, опоздала, опоздала!» Похоже, она не узнала меня в очках и со стрижкой «андеркат» вместо волос длиной до плеч. Улыбнувшись, она спросила меня:

– Вы замужем?

– Нет, – промямлила я.

– Ну в таком случае вам пора бы уже начинать прилагать старания, чтобы выглядеть более женственно, – самоуверенным тоном посоветовала она.

– Мама говорит, что в этом тоже есть свои минусы, – отозвалась я, втягивая ее в разговор.

– Истинная правда, – вздохнула она. – Но вы непременно должны хотя бы попробовать, иначе даже до порога жизни не дойдете.

– Безусловно, – добродушно согласилась я.

За столиком с госпожой Тогава и мной сидели также молодой мужчина с бледным лицом и безукоризненно накрашенная молодая женщина. Эти двое время от времени обменивались парой замечаний, затем вдруг обрывали разговор и спустя некоторое время возобновляли его в том же духе. Оба постоянно отвлекались: бледный мужчина все время следил взглядом за женщиной с плаката, а накрашенная женщина постреливала глазами в мужчину, который заговорил со мной в переулке. В центре стола стояла корзинка с горкой завернутых в бумагу васи пирожных, похожих на паровые булочки, – тех самых, которые я попробовала в гостях у госпожи Кохаси. Девушка с детской манерой речи обходила столики, разнося чашки с чаем, по запаху напоминающим имбирный ходзитя. На всякий случай я решила не пить его.

– Я здесь в первый раз, – сообщила я, ни к кому конкретно не обращаясь. Заговорить я решила из исследовательского интереса, а может, просто из личного любопытства. – Вся моя жизнь занята работой, а мне очень нужно хоть с кем-нибудь поговорить.

В сущности, я сказала правду.

– Бедняжка! – воскликнула госпожа Тадокоро, и молодой человек эхом повторил:

– Бедняжка.

– Должно быть, это очень тяжело, – добавила женщина.

Как ни странно, у меня слегка поднялось настроение. Стало быть, думала я, мне требовалось сочувствие, так? До сих пор единственным человеком, напрямую посочувствовавшим мне из-за неприемлемых отношений, которые сложились у меня с работой, была госпожа Масакадо. Вероятно, мне следовало поговорить об этом с друзьями, но почти все они были моими ровесниками и тоже держались как могли, скрипя зубами, поэтому едва ли стоило нагружать их моими проблемами. И потом, я не хотела их расстраивать. Одна из моих подруг в настоящее время очутилась в ситуации даже похлеще той, с которой я столкнулась на моей первой работе. Если я в итоге уволилась с синдромом выгорания, она все еще держалась на том же месте. Даже в прошлом, когда моим друзьям случалось по доброте душевной сказать, что мне в самом деле пришлось нелегко, мне всегда казалось, что в каком-то смысле я перед ними в моральном долгу, ведь им приходится, в сущности, еще тяжелее. В то же время сочувствие, которого я удостоилась здесь, на первый взгляд казалось неискренним, однако оно, по крайней мере, ни к чему не обязывало, поэтому его было легче принять.

– Вы, должно быть, устали, – послышался голос у меня за спиной.

Обернувшись, я увидела мужчину примерно моих лет, в очках с проволочной оправой. В его облике чувствовалось что-то учительское.

– Слишком много работаете?

– Да, пожалуй.

– Расскажите нам об этом подробно. Вам станет легче. – При этом он мягко улыбался.

Меня раздирали желание завизжать: «Да вы вообще не поймете!» – и стремление снять груз с души весь и сразу, соотношение между ними составляло примерно четыре к одному. Поскольку этот эмоциональный хаос не подавал признаков угасания в ближайшем будущем, я решила пока ограничиться кратким: «В другой раз».

– Конечно! В любое время, когда захотите поговорить, мы будем здесь, – отозвался он, поблескивая глазами. Этим он напомнил мне продавца: «Хорошего дня, приходите к нам еще!» Я порадовалась, что не стала делиться с ним своими бедами.

Украдкой взглянув в сторону господина Монага, я обнаружила, что он скованно беседует с молоденькой девушкой, судя по виду, еще не окончившей школу, но не сводит глаз с женщины в белом. Она сидела за другим столиком, обмениваясь рукопожатием с каким-то стариком. Присмотревшись, я узнала господина Тэруи, который ловко отделался от меня в мой первый рабочий день. Я видела, как он старается сохранить строгое выражение лица, но губы улыбаются сами собой – происходящее ему явно нравилось. Всякий раз, когда он, сложив руки на груди, изрекал что-нибудь с напускной бравадой, женщина кивала, или смеялась, или радостно хлопала в ладоши. Господин Тэруи казался чрезвычайно довольным.

Продолжая беседовать с девушкой, слушающей его, господин Монага поглядывал на женщину в белом, и его глаза затуманивало душевное смятение.