Шрифт:
Закладка:
* * *
Мирьям сдержала слово: каждый день от нее приходило по письму. Семнадцать долгих дней – вплоть до сегодняшних выборов. Время сплошного страха, которое тянулось так, словно не хотело кончаться. Наконец Оскар Мария Граф стоит на венском вокзале Вестбанхоф, потому что сегодня Мирьям, как и собиралась, проголосовала в Мюнхене против Гитлера и села на поезд до Австрии.
Когда за две недели до этого Граф, обрадованный приглашением из образовательного центра, отправился в Вену, в поезде он встретил свою знакомую, которая не могла больше находиться в Германии. Она прильнула к нему и безудержно заливалась слезами отчаяния от того, что нацисты творят с ее страной. В Вене друг, который достал ему приглашение в Австрию, сразу же спросил о Мирьям, ведь она еврейка, а значит, хотя бы поэтому в опасности. Граф рассказал, как упорно он пытался переубедить Мирьям, но ничто не смогло отговорить ее остаться в Мюнхене до выборов. «Мое почтение твоей жене, – сказал друг. – Смелость – это такая редкость… Будем надеяться на лучшее».
Все прошло хорошо. Мирьям не арестовали, не донимали, ей удалось поставить крестик против Гитлера в избирательном бюллетене, а затем поспешить на вокзал, чтобы покинуть страну. И вот поезд прибывает на Вестбанхоф, но Мирьям не выходит. Она не может, у нее не получается. Мирьям так сильно напугана и измучена, что Граф вынужден зайти в вагон, чтобы вывести ее. Семнадцать дней и долгие семнадцать ночей в Мюнхене не прошли бесследно. Она обессилела. Страх овладел ею и больше не отпускает.
* * *
Граф Гарри Кесслер прибывает во Франкфурт-на-Майне вскоре после десяти часов вечера. Он сразу же ищет забегаловку – любую, лишь бы узнать результаты выборов. Ему сообщают, что нацисты вместе с немецкими националами набрали около 51 %. Большинство.
* * *
Официальный результат: 43,9 % – у НСДАП и 8 % – у Боевого фронта черно-бело-красных, т. е. явная победа правящих партий. Они получают 340 мест в рейхстаге, хотя для большинства было бы достаточно 324. Несмотря на все препятствия, чинимые в ходе избирательной кампании, СДПГ получает 18,3 %, а КПГ – 12,3 %. За ними следуют более либеральные силы, такие как Партия Центра, Баварская народная партия и Немецкая государственная партия, которые вместе не набирают и 100 мест.
Прусский ландтаг распускается по ходатайству рейхспрезидента Гинденбурга. Законный премьер-министр Пруссии Отто Браун, фактически лишенный власти после прусского переворота в июле 1932 года, бежит в Швейцарию.
В день выборов в результате политических столкновений в Оффенбахе, Трире, Оберхаузене, Ольденбурге, Пейне под Ганновером, Визенау под Франкфуртом-на-Одере, Бреслау и в Банкау в Верхней Силезии погибают в общей сложности девять человек.
Эмигрантское одиночество
Понедельник, 6 марта
«Как Вы думаете, – пишет Генрих Манн Пьеру Берто, сыну своего друга Феликса, – возможно ли создание франко-германского органа для подготовки будущей работы двух демократических государств?» Это предложение вызывает недоумение на следующий день после выборов, на которых побеждает враг демократии Гитлер. Но Манн все равно оставляет этот вопрос в своем письме.
Как он сообщил Вильгельму Херцогу вечером после побега, он отправился в Ниццу, где остановился в «Отеле де Нис». Это не рядовой фешенебельный дворец на береговой линии, а достойный старинный дом в центре города, посреди изящного парка. Бывая в Ницце, Манн всегда предпочитал останавливаться здесь, и он не видит причин что-либо менять – уж тем более не из-за нацистов. Безусловно, жизнь в рыбацкой деревушке вроде Санари-сюр-Мер была бы дешевле, но в Берлине у него есть сбережения и страхование жизни, деньги просто нужно перевезти во Францию. Кроме того – и он твердо в этом убежден, – Гитлер скоро исчезнет с политической арены. Если на выступлении в берлинском Обществе Георга Бернхарда он еще прогнозировал, что нацисты продержатся у власти максимум полгода, то теперь он дает им два года.
Поэтому, в конце концов, не так уж и удивительно, что он говорит в письме о демократии в Германии и Франции. Генрих Манн хочет смотреть не в прошлое, а в будущее. И настаивает на скорейшем принятии решений. Если из проекта франко-германского журнала что-то может получиться, то нужно действовать без промедлений, потому что в издательском деле можно рассчитывать на успех только в долгосрочной перспективе. Как считает Генрих Манн, после Гитлера, который вскоре потерпит поражение, власть попробуют захватить коммунисты. Поэтому те, кто хочет помочь разуму и демократии восторжествовать, должны действовать прямо сейчас – и транснациональная газета представляется ему подходящим пропагандистским инструментом.
Тем не менее письмо может вызвать некоторое недоумение у Пьера Берто, ведь ему всего 25 лет и у него мало журналистского опыта. Но Генрих Манн близко познакомился с Пьером, когда тот учился в Берлине в 1927–1928 годах: это очень одаренный молодой человек с четкими политическими взглядами и незаурядным организаторским талантом. Своим обаянием и блестящим умом он в два счета может завоевать расположение любого человека. Даже трудный племянник Генриха Голо сумел с ним подружиться. Пьер – как раз тот человек, который сможет привлечь сторонников к идее нового журнала, объединяющего народы. Это может стать для него проектом всей жизни.
Однако если Генрих Манн честен с самим собой, то не может не признать, что идея родилась немного и от одиночества. Такие мысли типичны для эмигранта, который уже не очень хорошо представляет себе политические реалии своей страны и переоценивает собственные идеи. Генриху Манну не нравится жить одному. Нелли по-прежнему в Германии: съезд с квартиры на Фазаненштрассе оказался более сложным, чем предполагалось. Генриху так одиноко, что он даже пишет Вильгельму Херцогу в Санари, предлагая присоединиться к нему в Ницце на несколько недель. Херцог не против, но приедет только в середине месяца.
С Нелли они условились, что она будет выдавать себя за его секретаршу в Берлине, которой необходимо привести в порядок дела начальника после его внезапного отъезда. Задача не из легких, и вскоре становится ясно, что Нелли она не под силу. Ей не хватает опыта в решении деловых и юридических вопросов, в общении с грубыми прусскими органами власти. «Я в центре всей