В Германию он больше никогда не вернется. В последующие годы, находясь в Париже, он пытается организовать сопротивление левых эмигрантов гитлеровской Германии. За то, что он при этом следует собственным идеям, а не предписанной Сталиным линии КПГ, в 1938 году его исключат из партии. В 1940 году он попытается бежать в Швейцарию от наступающих немецких войск. Через несколько недель его найдут мертвым в лесу к западу от Гренобля. С веревкой на шее. До сих пор не ясно, покончил ли он жизнь самоубийством или был убит верными Сталину коммунистами.

* * *

Альфред Дёблин включает радио около девяти часов и только сейчас узнает о пожаре в Рейхстаге. Диктор сообщает, что это нападение коммунистов. Дёблин немедленно выключает радио. Он ни на секунду не верит, что поджигателями являются коммунисты. Единственный вопрос в его взгляде: Cui bono? – кому выгоден пожар? Ответ для него очевиден.

И тут беспрерывно начинает звонить телефон. Каждый новый звонок – призыв уехать в безопасное место. Ему это кажется полнейшим преувеличением, до смешного. Во второй половине дня приходят гости, они тоже уговаривают его бежать. Он все еще отбивается от них, но в конце концов сдается и собирается уехать на три-четыре месяца, пока страна не избавится от нацистов.

Около восьми часов вечера он выходит из своей квартиры на Кайзердамме с небольшим чемоданом. У парадной стоит человек, у которого поверх формы СА из-за холода накинуто гражданское пальто. Он пристально осматривает Дёблина и следует за ним к станции метро. На перроне он ждет, когда Дёблин сядет в поезд, а затем заходит в тот же вагон. Он продолжает следовать за Дёблином, когда тот выходит на станции Глейсдрейек. К этому времени Дёблин понимает, насколько все критично: его могут арестовать в любой момент. Внезапно возникает давка: толпа людей высыпает из подъехавшего поезда. Дёблин несется по лестнице и на близлежащей платформе запрыгивает в отходящий поезд.

Ему удалось оторваться от преследователя. Он тут же снова пересаживается на другой поезд – на этот раз до Потсдамской площади, а оттуда – до Анхальтского вокзала. Около десяти отходит поезд на Штутгарт; ему везет, и он достает билет в спальный вагон. После отправления поезда он стоит у окна в проходе и смотрит, как мимо него проносятся огни города. Они ему очень дороги. Сколько раз он приезжал сюда, на Анхальтский вокзал, видел эти огни и вздыхал с облегчением, что наконец-то снова дома. Берлин – город всей его жизни. Но теперь он покидает его и не знает, вернется ли когда-нибудь снова.

* * *

Вчера граф Гарри Кесслер и его друг и коллега Макс Гёрц ужинали в ресторане «Лауэр» на Курфюрстендамм. Их там хорошо знают, они там почти что завсегдатаи. Около десяти часов к их столику подошел хозяин ресторана и сообщил о пожаре в Рейхстаге. Закончив ужин, Кесслер вернулся домой и записал в дневнике, что запланированное нацистами покушение действительно состоялось, но не на Гитлера, а на здание рейхстага.

Сегодня он кратко подытоживает, что об этом заговоре известно газетам: арестован голландский коммунист по имени Маринус ван дер Люббе, который «сразу же дал показания о том, что его подстрекали к совершению этого акта депутаты-коммунисты; он также состоит в связи с СДПГ. Этот головорез, которому около 20 лет, как утверждается, распространил воспламеняющееся вещество и поджег более 30 мест в Рейхстаге, причем его присутствие, его действия и пронос столь большого количества такого горючего вещества остались незамеченными. Он снял с себя всю одежду, кроме брюк, и бросил ее в Рейхстаге, чтобы при его опознании не ошиблись, и в конце концов попал прямо в руки вспомогательной полиции. Говорят, он даже успел поразмахивать факелом из окна».

* * *

Клаусу Манну нужно срочно приехать в Берлин. Его театральное издательство телеграфирует ему: великий Виктор Барновски, актер, успешный постановщик и владелец как минимум трех сцен в Берлине, крайне заинтересован «Афинами», его последней пьесой.

Клаус Манн написал ее осенью прошлого года и опубликовал под псевдонимом Винценц Хофер. Никто не знает, что «Афины» написаны им, так что, возможно, у пьесы действительно есть шанс на постановку. Она идеально вписывается в политическую ситуацию: греческого полководца Алкивиада он превратил в диктатора, готовящегося к войне, афинян – в народ, которому надоела демократия, а Сократа – в интеллектуала из большого города, чьи призывы к разуму никто и слышать не желает. Клаус Манн взволнован. Стоит ли ему немедленно отправляться в Берлин? Или это все-таки слишком опасно? Сначала он садится за письменный стол и пишет Барновски.

Около полудня приходит Тереза Гизе, чтобы пообедать с ним и Эрикой. Разумеется, они только и говорят что о пожаре в Рейхстаге, который приходится нацистам как нельзя кстати. Вдруг по радио сообщают, что в Берлине арестованы Осецкий, Мюзам и Киш. И это туда Клаус собирается ехать? Постановка «Афин» Барновски могла бы иметь огромный успех и, возможно, даже стать для него прорывом. Но при нынешнем положении дел, – трезво осознает Клаус, – этому не суждено случиться.

Как будто и без того проблем мало: после обеда к ним заглядывает Ганс Фейст. Они отправляются на прогулку и пьют горячий шоколад у Китайской башни. Между тем Клаус звонит своему возлюбленному – Герберту Францу. Фейст, успевший изрядно потрепать ему нервы в Берлине своей назойливой навязчивостью, в разговоре подслушивает, что послезавтра они с Эрикой уезжают на горнолыжный курорт в Ленцерхайде в Швейцарии. Завязывается долгий, бессмысленный и мучительный разговор о том, почему Клаус не хочет брать Фейста с собой в это небольшое путешествие. Вернувшись на Пошингерштрассе, Клаус позволяет себе дозу морфия, чтобы немного расслабиться. После выступления «Перечной мельницы» к нему присоединяются Эрика и Тереза, Эрика тоже угощается небольшой дозой. В половине четвертого Клаус наконец-то ложится спать.

* * *

Согласно первым газетным сообщениям, в ночь после поджога Рейхстага полиция и СА берут под так называемый «арест в целях пресечения преступлений» 130 коммунистов. Однако вскоре выясняется, что в действительности эту и последующие ночи были арестованы более 1000 человек. Вскоре все тюрьмы оказываются полностью переполненными. СА не передают арестованных полиции, а содержат их в собственных подвалах, тюремных помещениях или импровизированных концлагерях.

Из Гамбурга, Вормса и Дуйсбург-Мейдериха поступают сообщения о пяти погибших и, как и каждый день, бесчисленных раненых по всей стране в