дать ему снестись с Джефри или с Молодым Королем. Поток посетителей в шатер Джефри несколько иссяк, но не до конца. Ричард сдержал слово и не стал ничего говорить братьям или закатывать им сцену. Он посвятил себя охоте в окрестностях Кана, и нам, оруженосцам, зачастую приходилось отсутствовать в замке от рассвета до заката.

По этой причине видеться с Алиенорой было затруднительно, и я старался пользоваться любым случаем. Вопреки моей неизменной застенчивости и недостатку изящных манер, девушка, похоже, находила мое общество приятным. Она слушала, как я рассказываю о своем детстве, о Кайрлинне, о моей семье, и даже смеялась над моими жалкими потугами пошутить. Я же упивался каждым ее словом и дрожал всякий раз, когда мы прикасались или приближались друг к другу настолько, чтобы представить себе возможность объятий или поцелуя.

Однажды губы наши могли встретиться: мы стояли очень близко и смотрели глаза в глаза, но последовал вызов от Матильды, и эта зыбкая возможность разбилась так же неотвратимо, как глиняный кубок, падающий на каменные плиты пола. Распалившись пуще прежнего от этой неудачи, я плохо спал и постоянно грезил об Алиеноре. Вот только время было не на моей стороне. Вскоре после Благовещения рождественские придворные празднества заканчивались. Если я хотел добиться хоть какого-то успеха, следовало успеть до этого дня.

День Нового года, начало лета Господня 1183-го, выдался ветреным и холодным. Я, как обычно, занимался своими делами, но мысли об Алиеноре постоянно отвлекали меня. Филип сказал что-то, но я не услышал. Джон де Мандевиль заметил это и без церемоний привел меня в чувство.

– Может, герцог еще не видит, что ты витаешь в облаках, но я-то вижу, – рявкнул он мне на ухо. – Если не хочешь, чтобы с тебя спустили шкуру сегодня, очнись.

Ошеломленный – Джон никогда прежде не разговаривал со мной так, – я встряхнулся. Со временем я понял, что выволочка сослужила мне добрую службу. Любовь – это замечательно, но только не тогда, когда она парализует. Будь я в бою, а не в услужении у герцога, я погиб бы в первой же стычке с врагом.

В скором времени последующие события вытеснили Алиенору из моих мыслей, по крайней мере до поры.

Ричард сидел за столом вместе с отцом, Джефри и Джоном. Молодой Король не показывался: обычное дело. Предпочитая кутить в обществе своих рыцарей, он появлялся зачастую только после шестого часа. Король пребывал в хорошем настроении, говорил, что рождественские празднества прошли с невиданным успехом, что его бароны смогли убедиться в единстве королевской семьи.

Я заметил, как Ричард бросил взгляд на Джефри: тот нашептывал что-то Джону на ухо. Король говорит одно, подумалось мне, но, если честно, все совсем не так: его сыновья похожи на свору собак, постоянно норовящих укусить друг друга и возвыситься над прочими.

– Будем держаться вместе, и никто нас не одолеет, – провозгласил Генрих, поднимая кубок. – За Анжуйский дом!

Сыновья поддержали тост, и голос Джефри звучал громче прочих. Вскоре после этого появился Молодой Король в сопровождении писцов и священников. На голове у него была тонкая золотая корона – необычно для такого часа. Принц низко поклонился королю.

Ричард никак не выказал своего отношения к тому, что его не удостоили вниманием. Джон надулся, как всегда, но ничего не сказал. Слово взял Джефри.

– В чем дело, братец? – воскликнул он. – С чего это ты нас не замечаешь?

Молодой Король отсалютовал ему кубком.

– Доброе утро, брат.

Таким же образом он поприветствовал Джона; тот сделал вид, что ничего не заметил. На Ричарда он снова не посмотрел.

Герцог, как я отметил, нахмурил брови, но ничего не сказал.

– Ты не поздоровался с Ричардом, – сказал Генрих, вечно стремившийся поддерживать мир.

– Верно, папа, и по веской причине, – ответил Молодой Король.

Генрих вздохнул. Джефри, будучи себе на уме, провел пальцем по губам. Джон подался вперед в кресле. Ричард оторвал кусок хлеба от краюхи, положил на нее сыр и с наслаждением откусил.

– По-моему, сейчас рановато для подобных дел, – сказал король. – Они не могут подождать?

– Нет, папа.

Молодой Король посмотрел прямо на Ричарда, который жевал и глядел на него, и протянул руку. Когда пребывавший в ожидании писец вложил в нее Библию, принц снова повернулся к королю и громко пообещал хранить ему преданность отныне и до конца жизни, а также верно служить.

– Твои слова похвальны, Хэл, – одобрил Генрих, выглядевший польщенным, но озадаченным.

– За этим громким жестом кроется нечто большее, чем видно на первый взгляд, – вмешался Ричард. – Не так ли?

Этот вопрос был обращен к Молодому Королю, но тот не удостоил его ответом и вновь обратился к отцу.

– Не хочу держать ничего за душой, государь, никакой обиды или злобы, способных в будущем огорчить тебя. А потому заявляю, что я оказывал поддержку баронам Аквитании в их борьбе с герцогом, моим братом.

У Ричарда раздулись ноздри. Только я находился достаточно близко, чтобы услышать, как он пробормотал: «Наконец-то правду сказал».

Я исподволь наблюдал за Джефри и Джоном. Джон выглядел возбужденным и объятым любопытством; судя по его виду, ему не было известно, что собирается дальше делать или говорить Молодой Король. Джефри, напротив, был спокоен. Слишком спокоен. Вспомнив встречу в его шатре, я решил, что он и старший брат намеренно разыграли эту сцену.

– Это серьезное признание, Хэл, – промолвил король. – Мне хотелось бы понять, что двигало тобой.

– Я поступил так потому, что мой брат укрепил замок Клерво, который находится в Анжу. – Затем тон Молодого Короля сделался уважительным: – А также является частью, предназначенной мне в наследство, наш господин отец.

– Это так, – подтвердил король и обратился к Ричарду: – Что скажешь?

– Неужели это действительно важно для тебя, Хэл? – задал вопрос герцог.

– Важно.

– Клерво – ничтожный городишко, не имеющий значения для Анжу, а значит, для тебя и нашего господина отца. Ставлю золотую монету, что год назад ты даже названия такого не слышал, – заявил герцог.

– Не стоит так, брат, – укорил его Джефри. – Это неучтиво.

– Я отвергаю обвинение в том, будто я не знаком со своей будущей державой, – заявил Молодой Король. – Все до единого ее уголки дороги моему сердцу.

Ричард произнес вполголоса несколько слов. Снова только мне удалось расслышать, что слова эти были «омерзительная высокопарность». Терпение его подходит к концу, решил я, как и доверие к брату, которое он выражал накануне Рождества.

– Со своей стороны, я не стыжусь признаться, что смутно представляю, где находится Клерво, – проговорил Генрих. – Просветите меня.

– Он стоит на дороге из Тура в Пуатье, папа, там, где она