На улице прохладно, но это не имеет значения. Желание, бушующее во мне, достаточно горячо, чтобы отогнать холод. Моя голова раскалывается, мышцы напряжены, когда я сдергиваю переднюю часть своих спортивных штанов, сжимая свой член в кулак, прежде чем он едва вылез наружу, прежде чем я даже почувствую холод от горячей, напряженной плоти.

Я стону, когда моя ладонь касается его, мои пальцы обхватывают всю мою длину. Я скользкий от предварительной спермы, такой мокрый от того, что она капает по моему стволу, что мне даже не нужна смазка, если бы она у меня была. Я провожу рукой вниз к основанию и вверх по головке, задыхаясь, когда ощущение сгибает мои пальцы ног, потребность кончить, выталкивает все остальные мысли из моей головы.

Нет ничего медленного или целенаправленного в том, как я кончаю. Просто неистовая, отчаянная потребность кончить, прежде чем я сдамся, вернусь в эту палатку и дам Шарлотте то, о чем она меня умоляла. Мои бедра вдавливаются в мой кулак, отчаянно желая чего-то более мягкого, влажного, горячего. Мой член пульсирует, отчаянно желая ее. Я больше никого не захочу так, как хочу ее. Я уверен в этом, когда трахаю свой кулак, словно схожу с ума, снова и снова ударяя рукой по своей длине, чувствуя, как напрягаются мои яйца, и этот горячий всплеск удовольствия высвобождается у основания моего позвоночника.

Я собираюсь провести остаток своей гребаной жизни, думая о ней, когда кончаю. Как она пахнет, какова она на вкус, как она ощущается вокруг моих пальцев и вокруг моего члена, издавая сладкий, скулящий звук, который она издает, когда кончает…

— Блядь! — Рычу я, когда мой член извергается, пульсируя в моих пальцах, когда моя сперма выплескивается на землю, вырываясь из кончика, когда я вонзаюсь в свою руку. Я хватаюсь за бревно рядом со мной, чтобы не наклониться вперед, сжимая свой член, когда я грубо сжимаю его кулаком, выплескивая струи за струями, пока я стону имя Шарлотты себе под нос и дико дышу, удовольствие и потребность продлевают мой оргазм. Я все еще пульсирую, когда отпускаю, сперма капает с моего члена, когда я задыхаюсь, холодный воздух смягчает меня, когда я наклоняюсь и убираю член в штаны.

Я жду, когда отчаяние отступит, чтобы не чувствовать себя таким неистовым. Чтобы вспомнить, что будут другие женщины и другие кровати, в которых я окажусь в Вегасе, где больше великолепных женщин, чем я мог бы отыметь за год, если бы хотел спать с каждой из них каждую ночь, чтобы облегчение от оргазма прояснило мою голову, и чтобы я вспомнил, что Шарлотта не единственная женщина в мире, которую я мог бы хотеть.

Этого не происходит. Мне все равно, что ждет меня в Вегасе. Мне все равно, кого я смогу взять в свою постель. Я не хочу никого, кроме нее, и это знание, в сочетании с тем, что я сказал ей ранее сегодня вечером, врезается мне в грудь, как кулак.

Я сказал ей, что с ней я чувствую себя как дома. Она мой дом.

Я люблю ее.

Сидя здесь на бревне, когда мое дыхание клубиться передо мной, я больше не могу притворяться, что это неправда. Здесь, в темной тишине ночи, это неизбежно. Я люблю ее и хочу, чтобы она поверила, что то, как мы начали, не так, как все должно продолжаться. Что даже если я не могу сожалеть о том, что нашел способ сделать ее своей на некоторое время, я не могу сожалеть о времени, которое мы провели вместе, я действительно сожалею о том, как все обернулось. Я сожалею, что не нашел другого способа.

Даже если его не было. Даже если это просто сожаление о том, что меня поймали, а не сожаление о том, что я действительно лгал. Я не знаю, как это совместить, но я знаю, что провел бы остаток своей чертовой жизни, пытаясь сделать все лучше, если бы она мне позволила. Пытаясь показать ей, что я больше никогда не буду ей лгать.

В моей груди нарастает разочарование, горячее и густое. Она хочет меня. Она пыталась заставить меня трахнуть ее, пытаясь получить от меня удовольствие, не признаваясь в своих чувствах. Не заставляя себя смотреть в лицо своим чувствам. И я не могу сдержать волнение, которое нарастает во мне, зная, что она отталкивает меня, потому что не может принять то, что хочет меня таким, какой я есть.

Она не может принять то, что хочет преступника. Что преступник любит ее, и что она тоже любит меня.

Я бы поспорил, что она любит. Иронично, учитывая, куда мы направляемся. Но она планирует оставить меня там, как только сможет.

Я упираюсь руками по обе стороны, сгибая пальцы в грубую древесину бревна. Я почти сдался. Почти дал ей то, чего мы оба хотим. Но если я это сделаю, это будет все, чем мы когда-либо будем.

Взглянув на палатку, я чувствую прилив вины. Я должен быть там, помогать ей согреваться. Теперь, когда худшая часть бури похоти прошла, у меня нет реального оправдания быть здесь, оставляя ее одну.

Я проскальзываю обратно в палатку, под одеяло рядом с ней, оставляя расстояние между нами. Я не могу понять, спит она или просто притворяется, отвернувшись от меня на боку, ритмичное движение ее дыхания видно под одеялом.

Очень мало шансов, что я вообще засну. Я лежу на спине, глядя в потолок палатки, моя грудь болит. Я хочу заснуть, отдохнуть перед предстоящими днями, но все, что я могу сделать, это пробежаться по череде воспоминаний, которые у меня есть с Шарлоттой, вспоминая каждый момент, когда я мог бы сделать что-то по-другому. Когда я мог бы изменить то, как все сложилось между нами.

Утром я просыпаюсь раньше нее, как будто тихий холод нашего отдаленного лагеря убаюкал ее, и она заснула глубже, чем ей удавалось за последние дни. Есть определенная безопасность в том, где мы находимся, чувство, что нас не найдут, и независимо от того, правда это или нет, я понимаю, как это могло бы принести ей лучший ночной сон.

Хотел бы я сказать то же самое.

Я просыпаюсь, свернувшись калачиком рядом с ней, мое тело искало ее ночью, несмотря ни на что, моя рука обнимает ее за талию. Я лежу так несколько мгновений, неподвижно, желая впитать ощущение того, что она так близко