ко мне. После того, что случилось вчера вечером, я намерен больше не спать с ней в одной постели. Несмотря на ее протесты, я не думаю, что смогу выдержать еще одну ночь, проведенную так близко к ней, еще одно утро, прижатое к ней, как сейчас. Каждая часть меня жаждет быть ближе к ней, до такой степени, что даже мой твердый член кажется чем-то второстепенным. И сегодня утром я переполнен чем-то очень близким, о чем сожалею.

Я никогда никому не открывался так, как ей вчера вечером. И теперь, в холодном дневном свете, я не уверен, что мне следовало это делать. Я позволил ей увидеть меня больше, чем кому-либо другому, и это ничего не изменило. Сегодня утром я чувствую себя ободранным, как открытая рана, и нет ничего, что могло бы ее залечить. Даже ее близость в этот момент только ухудшает мое состояние, — напоминание о том, чего я почти могу коснуться, но никогда не коснусь.

Мне следовало бы знать лучше, прежде чем начинать что-либо с ней. Я хочу оттолкнуть эту мысль, как только она приходит мне в голову, но она остается, нежелательной тяжестью на моем разуме и моем сердце.

Она так хороша, прижатая ко мне. Теплая и мягкая, как обещание чего-то, чего у меня никогда не будет. Мечта, к которой я хочу возвращаться снова и снова.

Я чувствую, как она начинает шевелиться, и я отстраняюсь, сжимая зубы от волны потребности, которая накрывает меня. Я не хочу собираться и возвращаться в дорогу. Я не хочу продолжать ехать, всю дорогу до того места, где Шарлотта Уильямс будет стерта и заменена женщиной, которая уйдет от меня и сделает все возможное, чтобы забыть, что все это когда-либо было.

Я хочу остаться здесь с ней. Прямо здесь, притворяясь, что мир может пройти мимо нас, пока я теряюсь в ней, снова и снова.

Поднявшись с коврика, я подавляю стон, когда тянусь к своей сумке. Я далеко не старый, но столько ночей сна на полу, а теперь и на коврике на земле, не говоря уже о днях вождения, делают настоящую работу для моей спины. Я тянусь к своей сумке, тихо расстегивая ее, чтобы достать одежду, и слышу, как она шевелится позади меня.

— Иван? — Ее голос сладкий, сонный, и что-то сильно тянет в моей груди от этого звука. Но я отталкиваю это, отказываясь позволить себе снова смягчиться для нее. Это не приближает меня к ее прощению, и кажется, что это разрывает меня на части.

— Нам нужно отправляться в путь. — Даже я вздрагиваю от того, как резко звучит мой голос, но говорю себе, что это к лучшему. Если все, что она хочет от меня, — это временное удовольствие, пока мы не расстанемся, это не то, что я могу ей предложить. Продолжая притворяться, что все остальное не продолжит причинять боль нам обоим.

Я слышу, как она шевелится позади меня, тишина тяжело опускается в палатку. Краем глаза я вижу, как она обхватывает себя руками, отводя взгляд, как будто мой комментарий глубоко ранил ее.

Выхватив одежду из сумки, я наклоняюсь вперед и расстегиваю молнию палатки, выскальзывая. Я предпочту одеться холодным утром на улице, чем продолжать задыхаться в напряженной боли между нами.

Я уже заполнил машину к тому времени, как Шарлотта выскользнула из палатки, надев узкие джинсы, из-за которых мне трудно оторвать взгляд от ее ног, мягкий на вид серый свитер с капюшоном и джинсовую куртку поверх него. Ее наряд проще, чем все, что я когда-либо видел на ней в Чикаго, но она все равно выглядит такой прекрасной, что мне приходится сжимать руки в кулаки, чтобы не подойти к ней, и ощущение ногтей на ладонях возвращает меня в настоящее.

Шарлотта была создана, чтобы мучить меня. Это единственное, о чем я могу думать, когда собираю палатку быстрыми, резкими движениями, пытаясь не думать о прошлой ночи или о том, как я проснулся рядом с ней этим утром, или о том, как сильно через несколько дней я буду скучать по ней.

Кажется, немыслимым, что она уйдет из моей жизни. Но я не могу заставить ее остаться.

Она уже сидит на пассажирском сиденье машины, когда я бросаю последнюю сумку в багажник и обхожу ее, чтобы залезть на свою сторону. Она не смотрит на меня, и я стискиваю зубы, когда завожу машину, сдерживая все, что хочу сказать.

Все кончено, Иван. Просто, черт возьми, прими это.

Я могу сделать то, что я намеревался, и безопасно доставить ее в Вегас. Я могу получить ее новое удостоверение личности, дать ей то, что ей нужно, чтобы начать новую жизнь. Может быть, она никогда не сможет оставить позади все, что она потеряла из-за меня, но это не моя проблема.

Это не моя проблема.

— Прости за вчерашнюю ночь. — Говорит она немного позже, ее голос такой тихий, что я почти не слышу его из-за рычания Guns & Roses по радио. Я сглатываю, размышляя, стоит ли мне просто притвориться, что я этого не расслышал.

— И ты меня. — Говорю я наконец, и Шарлотта не произносит больше ни слова.

В середине дня я заезжаю на заправку, чтобы заправиться и купить чего-нибудь попить. Я бросаю взгляд на Шарлотту, когда подъезжаю к машине, но она не двигается и не подает мне никаких признаков того, что хочет выйти. Поэтому я просто захожу сам, следя за ней каждые несколько секунд, чтобы убедиться, что она все еще в безопасности.

И все хорошо, пока я не отвожу взгляд на секунду дольше, чем нужно, и не оглядываюсь назад, чтобы увидеть черную машину, подъехавшую к Королле, и Брэдли, выскальзывающего из машины с водительской стороны.

Я замираю, пакет с картофельными чипсами выпадает из моей руки и падает на кафельный пол. Рука Брэдли вытягивается вперед, хватая дверь Шарлотты, но она заперта. Я вижу, как сжимается его челюсть, вижу, как он прижимает кулак к стеклу, наклоняясь вперед.

Лицо Шарлотты бледное. Я вижу это даже с того места, где стою. И я вижу, как он открывает рот, что-то говорит ей, пока она хмурится, извиваясь на сиденье.

Мой пульс подскакивает к горлу, каждый нерв в моем теле внезапно напрягается. Я проклинаю себя за то, что не заставил ее зайти со мной в магазин, мои мысли лихорадочно вертятся вокруг того, как я мог это предотвратить. Между этим и стычкой с моими братьями, которые, несомненно, не остановятся, пока