не сидеть и не родниться. А вот кому пришло в голову начального острожника хулить, мне о-очень интересно. Это ведь не просто болтовня, это удар по твоей репутации. Один слух, другой, и вот глядишь, ты уже не честный полусотник стрелецкий, что город от врагов берёжет, а первый враг всем острожникам, тёмных привечающий да находников приваживающий. А от того уж и до смерти лишь шаг короткий. Понимаешь?

— Ещё как понимаю, — ощерился Стоян, автоматически хватаясь за рукоять висящего на поясе кинжала. — И поверь, Ерофей, сыщу затейника — мало ему не покажется. Ой, не покажется.

И почему-то, глядя на разъярённого полусотника, его словам хотелось верить. И сыщет, и накажет, да так, что недоброжелатель, затеявший эту возню, будет жалеть о сделанном всё то недолгое время, что у него останется до смерти.

Радим прибежал на подворье полусотника, едва мы со Стояном и его женой закончили обедать… прямо в спальне. Просвещать о том, что Хлябя встал на ноги, Неонила не стала даже челядь и домочадцев, а потому и приготовлением еды для нас, и даже доставкой её в спальню занималась сама, не привлекая к этому делу никого из домашних, до сих пор мечущихся по двору и готовящихся к тризне и поминальной трапезе по хозяину дома, к вечеру, по их мнению, должному уже отойти в мир иной. Ну… и пусть их. Как сказал сам Стоян, «поминальная трапеза отличается от праздничного пира лишь поводом. Так что, мол, пусть готовятся, тем веселее выйдет пир!»

Честно говоря, почувствовав радость парнишки от нашей встречи, мне стало как-то не по себе. Ну, не считал я себя достойным таких искренних эмоций! В конце концов, кто я ему⁈ А вот подишь ты, увидев меня, Радим засиял так, что мне стало просто неудобно.

Выслушав рассказ и просьбу-приказ полусотника, мальчишка на миг замялся, а когда Стоян это заметил, и вовсе сник.

— Ну, что не так? Говори уже, — вздохнул Хлябя.

— Так ведь, первый-то слух, ну… — Радим бросил в мою сторону умоляющий взгляд и… дошло! Я хлопнул себя ладонью по лбу.

— Наш юный вой хочет сказать, что первый слух, тот, что о твоём наказании за порушенный покон в отношении гостей, он же, Радим, в смысле, и распустил, — с усмешкой произнёс я и, встретив взгляд Стояна, развёл руками. — Моя вина, господин полусотник. Ежели помнишь, то именно он сообщил нам о смерти Мирослава Веича, и он же был с нами в Медовом зале, когда ты велел меня схватить да в поруб бросить. Считай, по моей просьбе сей отрок действовал. Я же его и мороком глаза отводящим прикрыл, чтоб он с места убийства ушёл незамеченным.

Услышав недовольное сопение полусотника, я вздохнул и поспешил сменить тему: — Вот, кстати, Радим, а поведай-ка нам со Стояном Смеяновичем, как ты о том убийстве вообще узнал.

— Так, меня у Медового зала стрелец из Буривоева десятка поймал да к вам отправил с наказом рассказать о случившемся, — пожал плечами он.

— Буривоева? Не Любимова? — уточнил я.

— Да нешто я не отличаю⁈ — возмутился Радим. — Остень это был, стрелец из пополнения, что нынешней весной из Подкаменска пришло.

— Пополнение! — фыркнул недовольный Стоян. — Пяток воев полуполковник прислал, хотя обещал двумя десятками острог усилить! Добро ещё, что не новиков желторотых отдал, а воев опытных. Тот же Остень, вон, старый друг Буривоя нашего. Еще с тех времён, когда они в одном десятке в Хвалын-городке состояли. Потому его, собственно, Буривой под свою руку и взял вместе с парой других стрельцов, на которых ему Остень указал. А Любим оставшихся в свой десяток определил.

— Вот как… — протянул я. — Интересно, но… так, это потом. Радим! А в сам зал ты не заглядывал?

— Неа, — мотнул головой паренёк. — Остень меня сразу на подворье полусотника отправил, даже одним глазком заглянуть в длинный дом не позволил. Ещё и подзатыльник дал…

— Ясненько, — я вздохнул, но тут же встрепенулся. — Так, друг мой ситный, ты задание уяснил?

— А тож! — закивал тот.

— Ну, и чего ждёшь тогда? — рыкнул Стоян. Мальчишка широко улыбнулся и, отвесив один, но очень глубокий поклон всей нашей компании, вымелся из комнаты, только босые пятки по доскам пола простучали. Дождавшись, пока стихнут его шаги, полусотник повернулся ко мне лицом и кивнул: — Ну, говори уже…

— Да я вот подумал, а Мирослав к памятному камню только чужих приводил? Или с окрестных жителей, что в острог от находников спрятались, он тоже клятву о непричинении зла Усть-Бийску и его обитателям брал? А со стрельцов?

— Эка! — переглянувшись с супругой, крякнул полусотник и, посмурнев, произнёс: — Не было такого. Гостей острога да купцов с караванами, через него проходящих, клятву у камня давать уставами государевыми заповедано. Но на жителей окрестностей сие не распространяется. Стрельцы же дают клятву при поступлении на службу и подтверждать её более не требуется.

— Стало быть, убийцей Мирослава может быть любой из тех людей, что ныне набились в крепость, как сельди в бочку, — печально заключила Неонила, но почти тут же воспряла духом. — Так может, стоит провести их к камню, да пусть поклянутся, что не убивали Мирослава? Так, глядишь, и узнаем, кто сие злодейство учинил?

— И как же они клятву будут давать без характерника-то? — развёл руками Стоян.

— А Ерофей чем не характерник? — приподняла тонкую бровь его жена, и полусотник, на миг замерев, громко щёлкнул захлопнувшейся челюстью. Перевёл удивлённый взгляд на меня…

— А и верно, — протянул он. — Ты же, Ерофей Павлович, тоже характерник, а?

— И как ты себе это представляешь? — изумился я. — Меня, между прочим, твои стрельцы до сих пор по всему Усть-Бийску разыскивают, а ты предлагаешь мне Мирослава подменить! Да меня же прямо там на вилы и поднимут. И тебя вместе со мной, ежели заступиться попробуешь.

— А мы тебя им не покажем, — ухмыльнулся Стоян. — Спрячешься за камнем, да и всех дел! Для проводника клятвы тебе ни видеть клянущегося не надо, ни, тем более, касаться его.

— Ну-у… можно попробовать, — со вздохом согласился я. — Но начнём с тех болтунов, что тебя в сговоре с осенёнными тьмою облыжно винят.

— Так и поступим, — без сомнений отозвался