вырезом, чёрные льняные шорты, её вездесущие чёрные кеды Nike Cortez с серебристым лого сбоку. Свой чёрный конский хвост она пропустила через прорезь чёрной бейсболки «Энджел Сити» с розовым лого ангела, а её глаза скрываются за большими чёрными солнцезащитными очками. Устроившись на своём месте, она ставит трость между ног и сжимает пальцами рукоятку, отчего камень кольца на её безымянном пальце сверкает. Как один человек может быть таким устрашающим?

— Что, — говорит она едва слышно, глядя на поле, — чёрт возьми, ты задумал?

Я ждал этого. Лишь вопрос времени, когда она загнала бы меня в угол и пригрозила отрезать мне яйца, если я облажаюсь — с реабилитацией своей репутации, с Зигги, со всем.

Отпив кофе, собираясь с мыслями, я глубже откидываюсь на спинку стула и смотрю на поле.

— Пришёл на футбольный матч своего друга.

Она фыркает, всё ещё глядя на поле, затем улыбается, когда выходит команда, и она замечает Зигги. Я тоже наблюдаю за Зигги из-за своих солнцезащитных очков. Она выглядит о*уенно невероятно в своей белой домашней униформе — высокая, безмятежная, абсолютно уверенная в себе, когда она выбегает и начинает разогреваться. Её волосы заплетены в тугую косу, спадающую на спину, и она улыбается, когда одна из её товарищей по команде наклоняется и что-то говорит ей.

Моя грудь ноет просто от взгляда на неё. Ноет, бл*дь.

— Твоего «друга», да? — Фрэнки выгибает бровь и бросает на меня недоверчивый взгляд искоса. — Как это вы двое «подружились»?

— Йога сближает людей.

Фрэнки резко поворачивает ко мне голову.

— Ты сказал «йога»?

— Ага, — говорю я ей, продолжая наблюдать за Зигги, которая передаёт мяч своей коллеге по команде, затем поворачивается и продолжает разминаться бегом на месте. Я взвешиваю свои слова, пытаясь придумать, как избежать правды, но при этом не солгать Фрэнки. — Мы наткнулись друг на друга на твоей свадьбе и поговорили. А потом мы… сблизились на почве агрессивной йоги.

— Агрессивная йога, — скептически говорит она. — Это что вообще такое?

— Я удивлён, что ты не слышала. Учитывая, как ты любишь йогу, и как ты сердита на меня практически с момента заключения договора, я думал, ты нашла её годы назад.

Фрэнки сжимает трость, барабаня по ней пальцами.

— Я не была сердита на тебя, Себ, — она смотрит на поле, выражение её лица остаётся серьёзным. — Я была разочарована.

Это слово с силой ударяет по мне. Если бы она отвесила мне пощёчину, было бы не так ужасно.

«Я была разочарована».

Я так знаком с этой фразой, с разными способами, как я «разочаровывал» людей — моего отчима, мою мать, моих учителей и тренеров — когда злился, вёл себя импульсивно, раздражался, отчаянно искал какой-то разрядки и избавления от всего, что накопилось внутри меня. Я так устал от попыток быть хорошим, которые заканчивались провалом и разочарованием людей, что вообще перестал пытаться. А потом я понял, что разочарование людей, особенно моего отца и отчима, даёт мне власть над ними, и пути назад уже не было.

— Что ж, — я вздыхаю, проводя рукой по волосам. — Это ещё хуже.

Уголок её рта приподнимается.

— Знаю. Но это правда. Иногда да, я сержусь на тебя. Но большую часть времени мне просто пи**ец как грустно, что у тебя есть невероятный дар, имя и наследие, которое ты выстраиваешь и… вот что ты хочешь с этим сделать. Вредить себе. Вредить другим людям. Я хочу для тебя лучшего, — она пожимает плечами, поправляя очки, чтобы они лучше прикрывали глаза. — Потому что я забочусь о тебе.

Я ошеломлённо смотрю на неё.

— Да?

— Да, задница ты этакая, — она мягко толкает мой носок своей тростью. — Смотри на поле. Твой друг тебя заметила.

Как только я это осмысливаю, моя голова резко поворачивается к полю, а сердце подскакивает в груди. Зигги стоит на краю поля, держа руки на бёдрах и улыбаясь мне.

В этот самый момент солнце вырывается из-за облаков, освещая её, превращая её волосы в алый огонь и создавая золотистое свечение на её макушке, напоминающее нимб.

Я тяжело вздыхаю.

Её улыбка становится шире, после чего её взгляд скользит к Фрэнки, которой она машет и посылает воздушный поцелуй обеими ладонями, после чего поворачивается и бежит обратно на поле, где её товарищи по команде собрались в круг.

— Итак, — Фрэнки бросает на меня ещё один взгляд искоса. — Эта… агрессивная йога. Поговори со мной о ней.

Я прочищаю горло, отрывая взгляд от Зигги.

— Это практика, которая даёт место для переживания подавленных и непростых эмоций. Я использую её, чтобы разобраться со своим дерьмом в более конструктивной манере, чем бессмысленные запои и беспечное поведение. Зигги… она должна изначально дать себе прочувствовать это дерьмо, и йога помогает ей с этим. Это хорошо. Для нас обоих.

Фрэнки вскидывает брови.

— Что ж. Это звучит… здраво. И… платонически, наверное.

Я провожу костяшками пальцев по губам, вспоминая нашу первую сессию агрессивной йоги, каково это ощущалось обнимать Зигги, о которой, как я понял в тот момент, я забочусь, при этом не полагаясь на ветреное соблазнение, чтобы уклониться или разрядить ситуацию. Это не ощущалось похожим на всё, что я когда-либо делил с другими людьми. Это ощущалось новым, редким и… озадачивающим. Но хорошим. Очень, очень хорошим.

А потом я думаю о последних двух сессиях агрессивной йоги, об её красочных шведских ругательствах, о том, как она бросила мне вызов сделать больше чатуранг, чем она, пока Юваль сидел с закрытыми глазами и не мог отчитать нас за то, что мы нарушаем последовательность поз. Как она скорчила смешную гримаску, когда Юваль дал нам чертовски сложную позу, от которой у Зигги звучно хрустнула спина.

Я улыбаюсь в свои костяшки пальцев, не сводя взгляда с Зигги.

— Друзья, — рассуждает Фрэнки, наблюдая за Зигги на поле и барабаня пальцами по своей трости.

Зигги — мой друг. Буквально за пару недель мы испытали и разделили на эмоциональном уровне больше, чем у меня было с кем-либо, даже с Реном. Она видела меня выглядящим