Шрифт:
Закладка:
Над полем боя стоял неумолкаемый шум, звон и рёв голосов. Немцы были хорошими воинами, первые ряды их тяжёлой конницы всё-таки смогли прорубиться сквозь боевые порядки пеших данов, и, вырвавшись из тесной сечи, они начали заходить им в тыл.
– В копья, сынки! – прокричал Филат и сам, схватив в руки длинную пику, заскочил в общий курсантский строй. За ним забежали и те пять десятков воинов из расчётов онагров, что стояли сзади.
– Русь! – заревел четырёхсотенный прямоугольник и мерной поступью пошёл вперёд.
– Раз! Два! Раз! Два! – под счёт привычно орудовал пятиметровой пикой Митяй. – Раз! – и длинный гранёный наконечник пробил кольчужную бармицу, прикрывающую шею рыцаря. – Два! – Пика пошла назад, а всадник, обливаясь кровью, сполз с седла на землю.
– В стороны! – прокричал команду датчанин Йенс, и разорванные крылья шеренг, когда-то бывшие единым строем тяжёлых копейщиков, начали медленно расходиться, пятясь от центра вбок.
– Ну, вот и наше время пришло, Василь! – проговорил Сотник, оглядывая из седла всё конное войско. – Пора и нам бить, пока там немцы наших мальчишек не посекли!
– В атаку! Русь! – кинул он клич, и четырнадцать сотен датской и русской кавалерии с оглушающим рёвом обрушились на врага.
– В сторону! В сторону! Наша конница идёт! Всем с дороги быстро, стопчут всех! – поторапливал пятящиеся курсантские сотни Филат.
На полном ходу мимо них сейчас неслась лавина всадников. Уставшая и наполовину выбитая в бою конница ливонцев уже не смогла остановить яростного порыва тяжёлой датской и русской кавалерии. Пять сотен её оставшихся в живых всадников были вырублены на раз, а затем кавалерия союзников обрушилась на теснимых с боков немецких пехотинцев. Враг не выдержал, дрогнул и обратился в бегство. На протяжении целого дня и ночи шло его непрерывное преследование. Затем добивать бегущих было поручено большой Степной сотне, пластунам и хорошо знающим эту местность вирумцам. Остальные войска приводили себя в порядок после тяжёлого боя. Впереди у них был ещё город-крепость Ревель. И нужно было ставить точку в этой кровавой войне!
– Командир, на полянке чужие! – докладывал звеньевой пластунского дозора Лютень Родьке. – Около десятка осёдланных коней под охраной двоих в кольчугах стоят. Да ещё в кустах кто-то рядом с ними возится. Не разглядели мы там всего, день ведь, не подберёшься близко, да и держатся они там сторожко.
– Кто же это, ливы или латгалы? Небось, немцев-то, уже всех подчистую на поле боя посекли? – спросил пластуна Родька.
– Да нет, похоже, что всё-таки из тяжёлой конницы эти будут, у немецких-то союзников и сами кони послабже, да и амуниция не такая уж богатая, как у них, – ответил ему сержант. – Думаю я всё же, Родь, что это рыцарский десяток на Ригу после сражения отходит.
– Интересно, – проговорил командир. – Заканчиваем днёвку! Ну, поглядим, кто же это там заблудился в лесу.
Второй уже день взвод пластунов Родиона проверял леса в районе реки Соодла. Везде было тихо. Наткнулись, правда, на пятёрку пробирающихся к себе пеших ливов да взяли трёх немцев-драбов, бросивших свой обоз. Всех их отправили под охраной двух молодых бойцов к Раквере, а сами пошли дальше. Надежды кого-нибудь встретить уже не было, страх гнал проигравших сражение быстрее, чем шло их преследование.
Родька уже собирался дать команду возвращаться к себе, а перед этим позволить людям хороший отдых, но вот же похоже, что пятёрке Лютня сегодня повезло, и теперь два десятка пластунов скользили по лесу в сторону укромной полянки.
– Ванка, ты туда со своими ползи. Лютень, а вы с того бока заходите. Пётр, вы давайте с этого по-тихому, – отдавал шёпотом распоряжения взводный. – Все остальные, за мной. Подползайте ближе, а как только сорока закричит, так сразу же бейте всех тех, кто там за оружие схватится. Главное, к лошадям им не дайте подобраться!
И бойцы в лохматках, словно лесные призраки, пропали из виду, скользнув в кусты и в высокую траву.
На поляне всё так же стояли возле лошадей двое воинов с арбалетами. Как видно, были они из низшего орденского сословия меченосцев. На их головах были небольшие округлые шлемы, ниже пояса опускалась кольчуга, а на поясных широких ремнях в простых чёрных ножнах висели мечи. Посреди полянки в обрамлении кустов боярышника стояло несколько берёзок. Там шло какое-то шевеление и раздавались приглушенные стоны.
Родька огляделся. Его намётанный взгляд заметил несколько кочек, появившихся здесь только недавно. Ага, а вот одна из них медленно-медленно переместилась под крайний куст боярышника.
– Наглеет Лютень, а ну как в этих кустах сторожкий дозорный засел, вот и получит он тогда гранёный болт в свою лихую башку. Ну, ладно, теперь все на своих местах, – и взводный, подняв ко рту ладони, выдал сорочий стрёкот.
Щёлк, щёлк! Два самострельных болта, выпущенные в упор, пробили насквозь сторожей. Их арбалеты рухнули на траву вместе с телами хозяев.
А над поляной разнеслась резкая команда:
– Beachtung! Deutsche, du bist umgeben! Gib auf oder stirb! Lass deine Waffe fallen![23]
Из кустов боярышника с криком выскочило трое воинов с обнажёнными мечами, прикрывавшихся щитами. Раздалось несколько самострельных щелчков, и все они рухнули на землю. Кочка у ближайшего куста словно вспучилась, с неё слетел пук травы, и показалась фигура в лохматке, перезаряжающая самострел.
– Командир, там ещё двое сидят, луков и самострелов при них нет, и лежит еще рядом с ними кто-то, – доложился Лютень.
Пластуны, держа оружие наготове, скользнули в кусты боярышника.
На земле лежало двое в окровавленных серо-красных балахонах, один из них был в забытье. Второй, чуть приподняв голову, оглядывал подступающих врагов горящим лихорадочным взором. Его серое осунувшееся лицо было искажено гримасой боли и страдания, а с губ сорвался стон. Лежащих на земле прикрывали своими спинами двое воинов в таких же серых балахонах с нашитыми на них символами Ордена меченосцев – красным мечом и латинским крестом в его навершии.
Один из них, стоявший без шлема, с висящей вдоль тела окровавленной левой рукой и с мечом в правой, показался Родьке знакомым.
Высокий выпуклый лоб, волевой подбородок и эти стального цвета глаза.
– Курт Майер, рыцарь из Саксонии, брось свой меч на землю, мы не воюем с ранеными! – выговорил трудную для него фразу Родька и сам первым опустил свой самострел.
Немцы стояли в кругу пластунов, и один за другим на их глазах русские вслед за своим командиром опускали оружие.
Родька закинул самострел за спину и шагнул к зелёной подстилке, на которой лежали раненые.
Перед ним замер немец. Секунду-другую смотрели воины в глаза друг друга. Наконец рыцарь опустил меч и сделал шаг вбок. Родька, присев на колени, внимательно осмотрел лежащих.
