На берегу напротив лагеря союзников раздался рёв сигнальных рогов и ударили в тревожное било. Там всё пришло в движение и слышались крики.

С южной стороны горизонт осветился сотнями зажигательных стрел, которые ударили по лагерю и по выстраиваемым для битвы ливонцам. Две тысячи всадников, из которых полторы принадлежали к хорошо экипированным немцам, развернулись и постарались ударить по коннице русских. А за ними вслед медленно двинулась и пешая рать, ощетинившаяся копьями. Русская кавалерия не приняла ближнего боя и, осыпая стрелами и арбалетными болтами противника, начала отход в южную сторону.

– Давайте сигнальную стрелу! – Махнул рукой князь.

Пять десятков плотов с пешцами и три десятка ладей отошли от правого, русского берега. В поднявшейся сумятице, когда главная угроза немцами виделась с юга от конницы, они переправу пехоты союзников заметили слишком поздно. Новгородские находники первыми соскочили в прибрежную воду со сработанных ими же плотов.

– За Новгород! За Софию! – ревели пять сотен глоток мужиков, вооружённых копьями, секирами, большими топорами и мечами. Передовой заслон лёгкой пехоты, успевший дать несколько залпов из луков, был сметён и буквально разорван разъяренными русскими, а с подошедших к берегу ладей уже выходила тяжёлая датская пехота.

Ливонские военачальники не успели организоваться, ночной бой никак не входил в их планы. Их основное войско готовилось к бою с русской кавалерией и отошло к югу, и пока их пехоту развернули, на берегу, помимо новгородских находников, уже громящих вражеский лагерь, выстроились в плотные шеренги и датские копейщики.

– Быстрее, быстрее! – торопил ладейщиков Андрей. Гребцы яростно ворочали вёслами.

– Раз! Раз! Раз! – отбивали ритм старшины. Суда неслись к левому берегу, где всё сильнее разгорался шум битвы. Семь ладей Щукаря подлетели первыми, и три сотни ушкуйников вылетели из них на берег.

– Тяжёлая пехота первой, стрелки за ними вперёд! – отдал команду комбриг, и семь пеших сотен Андреевцев, вышедших на берег, двинулись в битву. Всходящее за спинами союзников солнце ослепило ливонцев. Их центр проминался под напором тяжёлых латных ратников. Длинные копья были откинуты в сторону, в прямой сшибке с пехотинцами они уже были помехой, здесь рубились мечами, топорами и секирами.

Бригада шла стеной. «Раз! Раз! Раз!» – напирал Фрол на щит, оттесняя вражеского воина. «Бум! Бум!» – секира немца ударила по верхнему краю щита, вырубая из него щепки. Фрол сдвинул щит косой плоскостью чуть левее, и третий удар широкого лезвия, заскрежетав по умбону, соскользнул вниз.

– На! – Русский воин выбросил резко руку с мечом и пронзил открывшегося противника в бок.

Сзади раздался рёв сигнального рога.

– Вниз! – послышалась команда, и тело само среагировало сотни раз отработанным на учениях движением. Фрол упал на одно колено, прижимая свой щит к соседнему. Низкая стойка из сотен воинов со щитами дала возможность стрелкам сзади дать прямой залп. «Бам! Бам! Бам! Бам!» – ударили сотни самострельных болтов по колышущейся стене ливонцев.

– Вверх! Дави! – вновь раздался крик команды, и Фрол вскочил вместе со всей шеренгой на ноги.

– Русь! Русь! – закричали бойцы и ударили в попятившегося врага.

Ливонская кавалерия тяжело развернулась и пошла к месту разгоравшейся на берегу битве. Сотня всадников её уже была потеряна от летящих в ночи болтов и стрел в ходе бесполезного преследования отходящей русской конницы. Союзники их обманули, они растянули ливонские войска и ударили по ним с двух направлений. И теперь нужно было лишь только устоять и успеть сбросить с берега их атакующую пехоту. Но и тут не всё было ладно, на спине у немецкой опять висела многочисленная русская конница. И особенно ей досаждали идущие впереди остальных всадники на небольших, но быстрых, заросших шерстью степных лошадках. Они с визгом крутились за отходящими латниками и выпускали тучу стрел. Один, второй, третий десяток уже упал на траву. Из пяти выпущенных стрел хотя бы одна да находила уязвимое место в защитных доспехах всадников или же пронзала их лошадь.

Командир ливонской кавалерии Вольф подозвал к себе вождей от конных дружин латгалов и ливов.

– Задержите их хотя бы на немного, нам нужно оторваться и разметать русскую и датскую пехоту на берегу!

Пять сотен лёгкой конницы союзников немцев, развернувшись, бросились вслед за уходящими степняками. А из леса, зажимая их к реке, вылетели три тысячи конной русской дружины. Буквально пять минут хватило им, чтобы сбить эту лёгкую кавалерию и вырезать её всю подчистую. Тяжёлую немецкую конницу в это время уже принимала на копья датская пехота.

– Ура! Русь! – раздались крики с западной тыловой немецкой стороны, и в спину ливонцев ударили пять сотен незнакомых воинов. Неожиданная подмога ускорила их поражение, они и так еле держали свой фронт, прогибаясь под напором русской и датской рати. Немцев охватила паника, и, бросая оружие, они устремились к ближайшему лесу и под защиту крепостных стен.

Общий разгром довершил удар по немецкой кавалерии трёх тысяч русских конников, уже истребивших ранее их союзников. Зажатые между копьями пехоты и клинками дружины крестоносцы бросились прочь, а за ними по пятам, осыпая стрелами, шла большая Степная сотня. Разгром ливонцев был сокрушительным!

Кое-где на поле ещё добивали сопротивляющиеся и пятящиеся группки врагов, а большая масса пехоты крестоносцев устремилась к Нарве. Новгородские находники, ушкуйники Редяты и воины из ижорской дружины налегке, не обременённые бронёй, ворвались на их плечах в крепость. От подножия вала перед стенами их поддерживали Андреевские стрелки.

– Маратка, Оська, прикройте! – крикнул Митяй и, выглянув из перевёрнутой телеги, выжал спусковой крючок. «Щёлк!» – со стены с криком сорвался лучник. «Бум! Бум! – ударили в телегу две стрелы. – Бам!» – и одна словно молотом оглушила парня, ударив по касательной в его шлем. «Щёлк, Щёлк!» – разом ударили самострелы друзей, сбивая со стены германских стрелков.

– Митяй! Живой?! – трясли они товарища, привалившегося к тележной оглобле.

– Живой, да живой я, – прошептал он. – Голова вот только словно колокол церковный гудит. Расстегните уж лучше шлем, братцы. Мне его ремешок чуть было башку набок не свернул.

Парни отстегнули от подбородка кожаный ремешок и присвистнули. На шее Митяя внизу, от одного уха до другого шла широкая багрово-синяя полоса.

– Вот тебя и тряхнуло, братишка! – сочувственно пробормотал Маратка. – На-ка вот водой пока запей, полежи да отдышись здесь, – и он протянул снятую с пояса глиняную фляжку с водой. – Эко ж повезло-то тебе, шлем сегодня наверняка от верной смерти спас. Ладно, ты давай отдыхай здесь, а мы пока повоюем, – и он начал накручивать рычаг взвода самострела.

На стены крепости лезли по приставным лестницам и шестам лёгкие воины, а в ворота вслед за новгородскими находниками, ушкуйниками и ижорцами входила уже тяжёлой поступью латная пехота.