Шрифт:
Закладка:
Идти туда было безумием! Но она заставила себя идти. Лошадь пришлось оставить – не было такой силы, которая заставила бы животное повиноваться человеку и последовать за ним в эту чащу.
Чувство неимоверного одиночества охватило Безымянную. Она знала, что во всем Дремучем лесу нет ни единой живой души. Она была одной в этом огромном лесу, одна на всем свете. Здесь некого любить, не с кем делиться, не с кем враждовать. Ее ждет абсолютное одиночество!
Зачем она делает это? Безумие! Бред! Чудовищная глупость!
Девушка в ужасе повернула назад – но назад дороги уже не было. Деревья сомкнулись. Куда бы она ни кинулась – всюду был Лес. Она бессильно прислонилась к старому дереву. На ветку рядом с ней прыгнула белка. В лапах она держала золотой орех. И вдруг белка заговорила человеческим голосом:
– Не печалься, красна девица. Иди куда глаза глядят. Здесь все так делают – такое уж древнее правило.
Закончив эту речь, белка вдруг задорно сверкнула глазками и поинтересовалась: «Хороший у меня орех?»
Услышав этот вопрос, девушка неожиданно для себя расхохоталась. «Хороший, очень хороший», – заверила она белку. И все сразу стало понятным и естественным, как будто говорящие звери – обычное явление, и ничего удивительного в этом нет.
И Лес сразу перестал казаться злобным и страшным. Просто волшебный лес – и чего его бояться?
Глава одиннадцатая. Куда глаза глядят
И пошла она, куда глаза глядят.
Лес не был ни добрым, ни злым, ни темным, ни светлым, ни жарким, ни холодным. Лес был, как «нулевое эмоциональное пространство» (откуда только в ее голове выскочила такая фраза? – но это и не важно). Он высвечивал чувства и показывал их, поворачивая разными гранями, и снова прятал в тень. Но эти чувства не приходили извне, они рождались в глубине ее сердца, были ее истинными чувствами.
Долго ли, коротко ли она шла – неведомо. Лес жил по своим законам: здесь не было прямого пространства, не было размеренного времени. И направления тропинок, и бег минут зависели только от ее восприятия. Здесь все было таким, каким это видела или ожидала увидеть она. Непонятно, каким образом девушка постигла эту истину, но она знала это. Более того, ей казалось, что она знала это всегда.
Тем неожиданнее оказалось то, что произошло с ней дальше, ведь она не представляла перед своим мысленным взором ничего подобного.
Тропинка оборвалась. Безымянная вышла на поляну. Перед ней стояла избушка – низенькая, черненькая, неказистая. Избушка переминалась с ноги на ногу (да, у нее были лапы вроде птичьих) и что-то напевала скрипучим голосом. Зрелище презабавное. Но Безымянной было не до смеха. Что дальше-то делать? И какая ей предстоит встреча? И как войти в избушку, если у нее нет ни окон, ни дверей? А может, в нее вообще входить нельзя, может, она сама по себе Избушка.
Наконец, избушке надоело ждать, и она проскрипела старческим голосом:
– Чего стоишь, как вкопанная? Язык к небу прирос? Молви: «Избушка, избушка, встань к лесу задом – ко мне передом…»
Тут избушка закашлялась и пробормотала: «Надо бы цвету липового заварить, а то совсем расхворалась чегой-то. Либо у Кощея надысь просквозило».
– Избушка, избушка, встань к лесу задом – ко мне передом, – прилежно повторила за избушкой Безымянная.
Избушка заскрипела сильнее прежнего, заворчала что-то себе под нос, закряхтела и как-то нехотя повернулась на своих птичьих лапах. Дверь растворилась, и на пороге оказалась сгорбленная, морщинистая, худая старуха с крючковатым носом. «Ну, входи, коли пришла, – проскрипела она, откашлявшись. – Давно у меня не было гостей человечьего племени. Как тебя звать-величать? Куда путь держишь? Счастья пытаешь али от дела мытаешь?»
Задав вопросы один за другим, старушка снова закашлялась, потом крякнула и пробормотала неразборчиво: «Али в баньке попариться? Веничком-то березовым всю хворь да и выгоню».
С первого взгляда вопросы были простыми и естественными, но ответить на них вразумительно Безымянная не могла.
Как ее величать? – Рыжая? Безымянная? Сто сорок первая?
Куда она идет? – Куда глаза глядят и ноги несут? Но ведь это нельзя назвать целью путешествия. Получается, что бродит она по лесу бесцельно.
Что делает она здесь? – Ищет счастья? Или бежит от испытаний? Если по-честному, то она и вправду сбежала от трудностей. Как в этом признаться?
– Трудные ты вопросы задаешь, бабушка, – с горькой улыбкой ответила девушка. – Имени у меня нет. Куда и зачем иду – не знаю.
– Тяжело тебе, видать, деточка, – сочувственно кивнула старушка. – И как помочь твоему горю – не ведаю. Да и не помочь нельзя. Не кручинься, красна девица. В дом проходи и спать ложись. Утро вечера мудренее. Там и подумаем, как твоему горю пособить.
Хотела было девушка возразить, мол, нет у нее никакого горя, и со своими проблемами она справится без посторонней помощи, но вовремя передумала.
В огромном зале холодно и неуютно. Ледяной пол отражает уродливые наросты на потолке и стенах. По периметру зала расставлены серебряные клетки с большими птицами. Яркие разноцветные оперенья их покрыты инеем.
Подхожу ближе. Осторожно, чтобы не поскользнуться. Птицы смотрят на меня человеческими глазами. Из глаз падают слезы – мелкие градинки звонкой капелью разбиваются о ледяной пол. Птицы протягивают ко мне свои заиндевевшие крылья и просят певучими голосами: «Освободи!»
Утром старушка протянула Безымянной клубок.
– Куда он катится – туда и ты иди. Выведет он тебя к колодцу. Ты ничего не бойся – в этот колодец спускайся. Окажешься ты тогда во владениях моего зятя – Водяного. Передавай ему и доченьке моей старшенькой низкий поклон и вот эту скатерку чудесную. Я тебе ее в сумочку положу, есть у меня одна – солдатик в прошлом веке оставил. Будут тебя спрашивать, чем благодарить, как уважить. Так скажи, что хочешь совета просить у их дочери – Василисы Премудрой. Ей тоже низко кланяйся и рассказывай все как есть начистоту. Она мудрая, может и найдет способ твоей беде пособить.
