Я шла вперёд, не разбирая дороги. Хотелось зайти поглубже, сесть на прогретую солнцем корягу и в одиночестве поплакать над прощальным объяснением Кестера.

Наверное, Лада бы сказала, что мужчин надо отпускать, они всё равно уйдут, вот только ещё и обзовут напоследок, да только я пока не была столь опытной, как прелестная куртизанка. И мудрой, как Ванда, тоже.

— Откуда ты это знаешь, София? — спросил алхим, воспользовавшись моей задумчивостью и тем, что я всё-таки нашла пенёк, куда можно присесть.

— Да что тут не знать?! Всё понятно, провели время вместе, и всё, разъехались, — я заревела. Некрасиво, не стесняясь слёз, потому что они омывали душу и очищали её.

Алхим прыгнул мне на колени и с тревогой заглядывал под руки, в которых я спрятала лицо.

— Ты так её любишь? Она тебе кто? Твой создатель? Так я тебе скажу, необязательно их любить! Привели в этот мир, не спросив, а надо ли мне быть здесь.

Только сейчас до меня дошло, что мы говорим каждый о своём. Я даже плакать прекратила, отмахивалась от нашёптываний трав, тихим фоном звучавшим у меня в голове.

— Форин? Нет, конечно. Я не о ней.

— Тогда об этой хмурой толстухе? Хочешь, я её укушу?

— Нет, Ванда ко мне добра. Неважно, о ком я плачу. О родителях. Я в приюте выросла, не знаю их совсем. И они подбросили меня, как котёнка или щенка к дверям, даже не пытались никогда о моей судьбе разузнать! Наверное, решили, что не выжила.

Я говорила с горечью, алхим даже пару раз лизнул мне руки, правда, потом фыркнул и наморщил нос, совсем как ребёнок, которому вместо сладкой конфетки досталась солёная.

— Ты плачешь о тех, кому до тебя и дела нет?! Вы, женщины, очень странные. Вот мужчины почти не плачут, и это правильно. Мой создатель часто говорит своим: можешь и хочешь что-то сделать — делай, а нет — так и не вспоминай.

«Вот он обо мне и не вспоминает», — въелась в голову мысль, и слёзы вновь покатились по щекам.

— Ты прав, — улыбнулась я алхиму. — Только давай договоримся, посидишь тихо, а я кое-что прочту. Это важно. Потом скажу.

Алхим внимательно посмотрел в глаза, чихнул и свернулся на моих коленях клубочком. Понятливый!

А я достала из сумки смятый конверт без надписи и задержала дыхание. Первой мыслью, когда я только его получила, была: «Порву к подземным силам!»

Так будет легче, я смогу думать, что Кестер хотел со мной сблизиться, попросить прощения или предложить помощь. Не написал того, что обычно пишут обманутым (хоть меня никто и не обманывал!) девицам.

Но сейчас решилась нырнуть в омут с головой и узнать правду. Достала сложенный вчетверо листок  и принялась читать, не сразу понимая смысла написанного, хотя он и был предельно ясным. Слова Кестера будто звучали у меня в ушах:

«Ты убежала слишком быстро, и я не успел тебе рассказать о том, зачем мы едем в Нортингс. Не спорю, у меня там есть и собственный интерес, София, и я очень рассчитываю на твою помощь с артефактами. Теми тремя, в шкатулке.

И от ядов очиститься, и внешность изменить придётся. Надеюсь, хоть до ближнего боя не дойдёт.

Но всё это не главное. Я еду в Нортингс ради тебя, София. Ради того, чтобы ты, наконец, обрела родовое имя.

Род Визатисов, конечно, не такой древний, как мой, но не всем же быть Уквийскими! Надеюсь, ты не сердишься на меня за это скромное проявление тщеславия. Я чувствую, как ты улыбаешься, и мне становится радостно.

Не стану скрывать, скорее всего, ты не имеешь никакого отношения к старому вдовцу Трону Визатису, похоронившему жену пару лет назад и с тех пор, проживающему одиноко на окраине Нортингса в трёхэтажном доме.

Все знают, что двадцать лет назад у них с женой украли новорождённую дочь, и больше детей у пары не было.

Я мог бы сказать это тебе в глаза, но уже предвижу твои возражения. И могу сказать на них, что таким, как мы, не стоит быть излишне щепетильными.

Старик Визатис проживает в полном одиночестве, он будет тебе рад, и его богатства не достанутся жадным родственникам или губернатору, у которого и без того полна мошна.

Да, я рассчитываю, что ты не осудишь меня за то, что я попрошу десятую часть твоего наследства. Поверь, это лишь малая доля».

Я подняла голову и прислушалась. Всё было тихо, даже лес замолчал, а Ле Шатон сладко посапывал на коленях.

Перевернув листок, я продолжила жадно читать:

«Ты сейчас снова пытаешься мысленно возразить, что я просто тебя использую. Поверь, можно было найти любую девушку и подправить её биографию. Сирот в Плауполисе предостаточно.

Но я хочу дать тебе другую жизнь. Ту, что не смогу подарить иначе.

А ещё, София, я хочу обладать тобой, пока могу это себе позволить. Вот такое эгоистичное желание, в котором мне совсем не стыдно признаться.

Настанет день, и я буду вынужден тебя отпустить. Но пока ты никуда от меня не денешься. Как бы ни старалась».