Услышав похвалы в свой адрес, Николай поблагодарил "отцов города" за добрые известия, оставшись доволен произведённым на них впечатлением. Известно, что вождей любят за те надежды, которые связывают с ними. И он, похоже, начал ощущать эту любовь. Единственное, что его довольно неприятно поразило, это отсутствие в китайских торгашах какого бы то ни было патриотизма. Они самым откровенным образом радовались поражению правительственных войск, поражению Сэн Вана и его отставке с поста главнокомандующего: а как же иначе? он ведь бежал с поля боя, сдал неприступную крепость Дагу, оставил Тяньцзинь без защиты и подпустил союзников к Пекину, не говоря уже о том, что Бэйцан сожжён «белыми варварами».

Хай Чжан By прямо заявил, что рад такому повороту событий.

— Если бы Сэн Вану, — сказал он, — удалось отразить натиск союзного десанта, как это произошло в прошлом году, то войне не было бы конца, и никто не смог бы договориться с пекинским правительством.

Дорожа своими материальными интересами и ставя их выше всего, торговцы искренно желали сближения с европейцами.

Чтобы несколько охладить их пыл и рвение к англичанам, Игнатьев объяснил тяньцзиньским заправилам, что главная цель англичан — захватить всю торговлю Китая, стать монополистами и подавить всякую конкуренцию.

— Все будущие войны будут сплошь экономическими. Станут покупать правительства, колонизировать народы не путём вооружённой интервенции, которая обычно чрезвычайно дорого обходится, а за счёт подлых законов, принимаемых продажными парламентами. Там, где не будет национально ориентированных правительств, там будут нищета и голод, удручающая вялость государственных структур и всеохватная преступность: крах всего и вся. У кого кошелёк, у того и вожжи.

Торговцы согласно кивали, но по глазам их было видно, что ни о чём, кроме как о сиюминутной выгоде, они не думают. "После нас — хоть потоп", — читалось на их лицах.

Девятнадцатого августа пришёл клипер "Разбойник", добиравшийся до Тяньцзиня четверо суток. Командир клипера рассказал, что из реки до сих пор вылавливают трупы убитых, и предупредил, что в скором времени вынужден будет идти во Владивосток, пока не замёрзли проливы.

Узнав о посещении Игнатьева тяньцзиньскими депутатами, к нему заглянул барон Гро и стал расспрашивать, как нужно принимать китайских уполномоченных, чем угощать их? Одним словом, его интересовало всё, что касалось церемоний.

Николай пригласил Татаринова и Попова, и те разъяснили, что знали: "Главное, побольше лестных слов. Ни одного слова в простоте. Ваши уста должны источать мёд".

— А о чём депутаты спрашивали вас? — выслушав русских переводчиков, поинтересовался француз у Игнатьева, который распорядился насчёт вина и фруктов. — Наверное, просили заступиться?

Он взял бокал с бордоским и расположился в кресле.

— Просили, разумеется, просили, — Николай чистосердечно подтвердил его догадку и, слегка помедлив, добавил, что китайцы если и спрашивали о чём, так это, прежде всего, о силе ваших войск.

— И что же вы ответили? — с привычной вкрадчивостью спросил барон и пригубил вино.

— Я вполне резонно и внятно сказал, что вы карающе-непобедимы.

Барон Гро зарделся и предложил выпить за единство интересов.

— Кстати, — поднимая свой бокал и как бы невзначай, сказал Игнатьев. — У меня недавно был китаец римско-католического вероисповедания. Его прислал из Пекина епископ Моули.

— Вот как? — неприятно удивился собеседник и тут же спросил: — С какой целью?

— Узнать, нет ли у французского посольства писем на его имя, и как идут переговоры о мире.

Бокал, который держал барон Гро, заметно дрогнул.

— Странно, — произнёс он тоном глубоко обиженного человека. — Очень даже странно. И в этом году, как и два года назад, католические миссионеры адресуются не к французам, а к православным русским.

Игнатьев улыбнулся.

— Ничего странного, коллега. Всё вполне естественно: христианские миссионеры, (слово «христианские» он выделил голосом) проповедующие слово Божие в пределах Богдойского царства, то бишь, небезызвестной вам Поднебесной империи, — могут исполнить свободно свой долг только в том случае, если не будут сноситься с теми, кто враждует с Китаем, а мы, — он в упор посмотрел на своего визави, — мы люди мирные, сочувствующие распространению христианства. Опять же старые и добрые соседи.

— А мы, значит, враги, — насупился барон и посмотрел на свои туфли так, словно они ему были тесны.

— А вы враги, — самым безобидным тоном ответил Николай и мягко уточнил. — Сейчас враги: действуете заодно с англичанами.

Барон Гро, кичившийся своей религиозностью, смущённо хмыкнул.

Пригубив вино и удобно умостившись в кресле, Игнатьев незаметно перевёл их уединённый разговор на значение дипломатических актов в Китае, на понятия правящей династии о международном праве, стараясь внушить собеседнику мысль, что ратификация заключённых ранее договоров в том виде, в каком требуют союзники, почти бесполезна.

— Усилия по ратификации, которые мы предпринимаем, заставляют нас напрасно тратить нервы и время.

Вы сами видите: китайцы ничего не смыслят в международном праве. Они пугаются его, как пугаются мыла, хотя оно полезно. Китайцам кажется, что мыло выедает глаза, как выедает известь, что, впрочем, не мешает буддистам использовать известь для сохранения тел своих святых.

— И как же нам быть? — озабоченно спросил француз, и его левая бровь слегка приподнялась.

— Я думаю, что ваша новая конвенция должна быть принята без утверждения, как данность.

На эту мысль он наводил барона Гро с той целью, чтобы тот воздействовал на лорда Эльджина и приучал его к правоте своих действий. Мало того, думал Николай, если ему удастся заключить с китайцами новый договор в установленной форме, подкрепляющий Айгунский трактат, он будет иметь возможность отстаивать его законную силу, ссылаясь на заключение союзниками дополнительных конвенций этого года без особого утверждения богдыханом. В то же время он настаивал на необходимости личной встречи с императором Китая.

— Торжественная аудиенция положит прочное основание новому порядку в сношениях между Европой и Китаем.

Распрощались друзьями.

Не успела отъехать карета французского посланника, как Вульф увидел из окна лорда Эльджина и английского главнокомандующего генерала Хоупа Гранта, чьи виски густо посеребрила седина. По-видимому, они встретили по дороге барона Гро и успели обменяться с ним необходимой информацией.

Лорд Эльджин был зол, генерал озабочен. Он с порога заявил Игнатьеву, что "победы даром не даются", и что при взятии крепости Дагу его корпус потерял двести семьдесят человек убитыми и ранеными, зато его солдаты захватили почти шестьсот орудий береговой артиллерии.

— А медь по нынешним временам — большая ценность.

Трудно было понять, радуется