То, чего не знает рыба, знает черепаха, а то, чего не знает черепаха, знает обезьяна. И рыба, и черепаха, и обезьяна все одинаково пьют воду, но по-разному смотрят на мир. Рыба — из воды, черепаха из-под панциря, а обезьяна — с высоты дерева, или с высоты того человека, на чьём плече сидит. Иногда он чувствовал себя медлительной, спокойной черепахой, иногда — мудрой обезьяной, а сейчас он чувствовал себя плотвой, выброшенной на берег. Хорошо, что месяц назад, девятнадцатого июня он писал из Шанхая отцу Гурию в Пекин о том, что "если китайцы обратятся с просьбою о посредничестве и исполнят прежде предъявленные Россией требования, то Игнатьев ручается, что союзные войска не войдут в столицу Поднебесной. Если маньчжуры будут следовать его советам, то он сможет ещё спасти династию Цинов и доставит ей возможность заключить мир с европейцами на выгодных условиях, но для этого необходимо, чтобы англо-французы встретили вначале сильное сопротивление со стороны китайского правительства, иначе союзники станут требовать невероятного. В случае крайности, писал он тогда отцу Гурию, в интересах династии лучше, чтобы Сянь Фэн покинул Пекин, нежели, оставшись в столице, вынужден был признать силу и волю европейцев. Вместе с тем, Игнатьев поручил главе Духовной миссии предупредить китайцев, что их собственные выгоды требуют, чтобы вместе с послами Англии и Франции в Пекин прибыл и представитель мирной, дружественной державы, их северного соседа — России, а также министр-резидент Соединённых штатов Америки господин Уард.

14-го августа Игнатьев писал отцу Гурию, что союзники опасаются бегства богдыхана из столицы. Это единственное обстоятельство, которое может поставить их в затруднение. А значит, китайцам оно будет служить средством, чтобы избегнуть тягостных условий, навязываемых им союзниками.

За окном стемнело, и он вынужден был зажечь лампу. Надо было сесть и записать свой разговор с бароном, поразмышлять над тем, какие выгоды можно извлечь, чего не упустить в сложившихся условиях его нейтралитета.

Он попросил Дмитрия заварить чай, сел за стол и разложил бумаги.

В русских интересах было довести маньчжурскую династию до рубежа гибели, до края, но не до самой гибели; вряд ли новая власть будет сговорчивей. Новая метла по-новому метёт. Но англичанам он внушает обратное: маньчжурская династия своё отжила. Была светом в окошке для России, да погасла. Когда в разговоре с лордом Эльджином или бароном Гро касались возможности падения Цинов, Игнатьев ничего не говорил о необходимости сохранить на троне Сянь Фэна. "Поступайте, как знаете", — всякий раз говорил он и ссылался на то, что его дело — сторона. Пользовался всеми случаями, чтобы убедить лорда Эльджина и барона Гро в совершенной необходимости для них требовать аудиенции у богдыхана и личной передачи ему верительных грамот. Надо идти к Пекину вместе с войсками, чтобы китайцы не надеялись обмануть их, как это произошло два года назад.

Когда Дмитрий принёс чай, он попросил его задёрнуть шторы и распорядился насчёт ужина.

— Пригласи Татаринова и Баллюзена. Они мне нужны.

— А господин капитан уже туточки.

— Пусть подождёт.

Помня о том, что посланники и командующие союзническим десантом не сегодня, так завтра направятся в Пекин, он решил, что было бы неплохо... но об этом, впрочем, ещё рано говорить. Желательно всё хорошо обдумать.

Помешивая ложечкой в стакане, Николай размышлял о том, как доказать китайцам свою значимость, довести до их сознания существенное подозрение: союзники замыслили против династии нечто ужасное, пахнущее катастрофой. В Пекине этот запах пока не ощутим, а здесь, в Тяньцзине от него некуда деться. Надо доказать, что причина всех бедствий кроется в недальновидной политике Су Шуня: его упрямство и злобность губят государство. Китайцы должны по-новому взглянуть на дружественную им Россию.

Он не допил ещё чай, как в дверях показалась голова камердинера.

— Китаёзы... с челобитной.

— Пусти и позови Татаринова.

Первым вошёл купец Хай Чжан Вy, председатель торгового общества Тяньцзиня, в дорогом китайском платье и с павлиньим пером на затылке. За ним, согнувшись в три погибели, шаркая подошвами, и непрерывно кланяясь, вошли ещё двое китайцев.

— Чего они хотят? — спросил Игнатьев и услышал, что "отцы города" просят об одном: о заступничестве перед союзниками.

Удручённый Хай Чжан Ву сказал, что жители Тяньцзиня опасаются уничтожения города со стороны союзников в связи с тем, что в государственной казне нет средств, чтоб уплатить контрибуции.

— А! — облегчённо вздохнул Николай и постарался успокоить депутатов, пообещав сделать всё от него зависящее для предохранения города от грабежа.

— В Бэйцане всё горит, — сообщил Хай Чжан Ву и рухнул на колени.

— Помогите. Мы ни в чём не виноваты. Это все пекинцы, все они.

Игнатьев великодушно кивнул, попросил встать с коленей и заверил его, что тотчас же отправится к союзникам с настоятельной просьбой не разрушать Тяньцзиня.

— Они меня послушают. Смею заверить.

Татаринов объяснил депутатам, что пока Игнатьев в городе, жители Тяньцзиня могут быть покойны. Никаких бесчинств, убийств и грабежей не будет.

— Скажите им, — обратился Николай к драгоману, — чтобы все купцы, промышленники и чиновники, бежавшие из города, немедленно вернулись. Если союзники и появятся в предместьях, то это будут небольшие отряды при английских и французских штабах, в виде конвоя и отдельных караулов.

При этом он сказал, что непременно помирил бы пекинцев с воинственными чужестранцами, избавил Китай от бедствий, если бы только мандарины-сановники не были столь ослеплены своей надменностью и недоверием.

Николай старался говорить как можно медленнее, чтобы Татаринов не торопился и смысл сказанного дошёл до челобитчиков.

— Моя эскадра, — хмуро сказал он, заложив руку за отворот мундира и широко развернув плечи, — стоит в Печелийском заливе. Я понимаю, что Пекин в опасности, но я не смогу сделать ничего существенного, пока Верховный Совет не обратится ко мне с просьбой о помощи и не уведомит меня официально в необходимости моего содействия.

Сказанное произвело впечатление.

Хай Чжан By заявил, что сделает всё возможное, чтобы "его люди" в правительстве довели благородное желание русского посланника до сведения Сына Неба.

Почтительно сгибаясь, депутация попятилась к выходу.

Глава VI

Ночь прошла спокойно. В Тяньцзине не раздалось ни одного выстрела, не произошло ни одного поджога. Ободрённые и обрадованные заступничеством Игнатьева, тяньцзиньские депутаты явились в дом русского посланника в одиннадцатом часу дня, и Хай Чжан By сказал, что торговцы начали возвращаться к своим делам. Панику в городе смогли предотвратить, и все благоразумные китайцы возлагают свои надежды в будущем