марш!" 3а ними поднимали жёлтую густую пыль солдаты пятнадцатого пехотного и тридцать седьмого Пенджабского полков, наступая на пятки Сикхскому, высадившемуся на берег одним из первых и уже успевшему отмахать не менее трёх миль. За вторым королевским полком пристроились две батареи артиллеристов, так и не встретив командира особой роты королевских инженеров, в подчинение которому они и направлялись. Как выяснилось позже, командир отправился искать кузена, штабс-капитана королевских гренадеров, но то ли ему неверно указали путь, то ли он сам напутал впопыхах, только обнаружили его с кровоподтёками и ссадинами на лице в госпитальной повозке генерал-майора Роберта Непира, возглавившего со своим штабом вторую дивизию. От командира роты королевских инженеров разило сногсшибательной сивухой местного разлива и солёной рыбой. Не найдя кузена, он неожиданно столкнулся с дядюшкой своей невесты, которого давно считали мёртвым, вот они и отметили встречу. Дядя был минёром и каждый прожитый им день воспринимал, как праздник. А кто их бил, они так и не поняли. Свои, наверно.

В западной части Тяньцзиня расквартировалась кавалерийская бригада Паттля. В центре квартала — штаб с командующим, а по окраинам, с востока на севере соответственно: два эскадрона гвардейских драгун, первый полк сикхов, индусский кавалерийский полк Фана, батарея конной артиллерии, батарея осадного парка с длинноствольными пушками и подвижный конный парк лёгких орудий, стрелявших убойной шрапнелью. Где разместились минёры и сапёрный батальон, никто не знал и не заботился о них. Эти ребята знали своё дело без подсказки, напоминая скрытной жизнью полковых разведчиков.

Лорд Эльджин и генерал Грант поселились во дворце местного купца Хай Чжан By — начальника соляного акциза, в предместье между восточной стеной крепости и рекой.

Там же поселился и барон Гро.

Генерал Монтобан избрал своей квартирой кумирню буддийских монахов.

Заняв понравившийся им дворец, лорд Эльджин и барон Гро вступили в переговоры с цинскими уполномоченными Хэн Фу и Хэн Ци.

После вступления в город союзников, вечером шестнадцатого августа Игнатьев прибыл в Тяньцзинь, и посольство разместилось в замечательном особняке с чудесным парком. На другой день китайские уполномоченные Хэн Фу и Хэн Ци прислали представителю России свои верительные карточки и по китайскому обычаю гастрономические разносолы, предупредив, что они желают познакомиться с русским посланником, но не могут быть лично у него в тот же день, так как должны выехать за город навстречу посланному из Пекина старшему уполномоченному Верховному комиссару Гуй Ляну, тестю богдыхана. По словам и действиям Хэн Фу, третьего уполномоченного и, в особенности, купца Хай Чжан By, украшенного рубиновым шариком и пером павлина за сделанные в пользу армии пожертвования, было видно, что жители и местные чиновники хотели обратиться к Игнатьеву за советом и посредничеством, но Пекин молчал, и они прикусили язык.

Поздно ночью, когда Николай уже собирался уснуть, к нему заглянул камердинер: "Попов ожидает. Приехал".

— Зови, — тотчас ответил Игнатьев, и сам пошёл навстречу переводчику.

Когда ему стало известно, что My Лань исчезла, ушла и не вернулась, он оцепенел. Попов что-то говорил о человеке с перебитым носом, о похитителях людей, о каком-то «короле нищих», а он смотрел в одну точку и ничего не видел.

«Это моя вина, — терзался он теперь и днём и ночью. — Я был упрям, был глух и слеп. Я навлёк на Му Лань гнев тех, кто ненавидит иноземцев, кто бы они ни были. Это я обрёк слабую и беззащитную девушку на страдания и муки неизвестности, а может быть, на унижения и пытки... Да, её могут пытать, и обвинить в шпионстве ради русских, и в устрашение другим приговорить к смерти. Ведь знал, догадывался, понимал, что за мной следят: глаз не спускают ежедневно, ежечасно, особенно, когда я объявил, что выезжаю из Пекина, покидаю город без согласия правительства… Господи, спаси и сохрани ни в чём не повинную Му Лань! Спаси и сохрани её добрых родителей, её простую честную семью от несправедливых гонений со стороны придворных палачей!"

Николай казнил себя за то, что не нашёл в себе силы отказаться от свиданий с девушкой, не подумал о грозящей ей опасности. Не представлял в полной мере ужаса реальной жизни китайцев, чудовищности того режима, который царит в Поднебесной. И это при всём притом, что богдыхана, тирана в полном смысле слова, нет: он растворился, словно соль в морской воде, в увеселениях и лени. Монах Бао говорил, что евнухи во дворцах богдыхана и его фаворитки Цы Си имеют очень большую власть: по их наветам рубят головы, по их заступничеству — милуют. Таким образом, можно было прийти к выводу, что за всеми казнями и пытками, за тиранией власти стоят не просто деспоты, а изуверы-скопцы.

Вся мировая история это одна табель о рангах бесовщины.

Кто сделал так, что всюду народ бедствует?

Семнадцатого августа послы Англии и Франции заявили китайскому правительству свои окончательные требования в виде дополнительных конвенций к Тяньцзиньскому договору и напрочь отказались при личной аудиенции у богдыхана выполнять унизительный церемониал «коу-тоу». Подползать на коленях к правителю Китая было выше их сил. Одна мысль о том, что они, представители величайших держав мира, колонизировавших чуть ли не полсвета, предстанут в роли жалких вассалов, приводила их в неописуемую ярость.

— Это не мы, а он, должен искательствовать в наших глазах, — гневались они между собой и гордо вскидывали подбородки. — С нами Бог, а с богдыханом — нечисть.

Лорд Эльджин даже замахал руками, когда Верховный комиссар Гуй Лян заикнулся о церемониале.

— Нет, нет и семижды семь нет! — Глаза его налились кровью. — Скорее Альбион провалится в тартарары, чем я на это соглашусь.

— Коллега прав, — заметил барон Гро, закидывая ногу на ногу перед Гуй Ляном и демонстрируя ему подошву новеньких штиблет. — Нас не за тем сюда послали, чтоб мы ползали на брюхе, извините за столь резкое сравнение. — Он саркастически растянул губы и сделал выразительный жест в сторону английского посланника. — Британский лев стоит на задних лапах во весь рост, об этом надо знать.

Лорд Эльджин, благодарный за поддержку, кивнул головой.

— А что касается моей любимой Франции, — высокопарно продолжил барон, — то смею вас заверить, что меч Дюрандаля — символ доблести французского народа, его жизнестойкости и непобедимости, да будет вам известно, ещё не заржавел, и если вы со мною в чём-то не согласны, достопочтимый господин Гуй Лян, попробуйте свалить Вандомскую колонну — символ величия нашей империи.

— Боюсь, — в тон ему