от людей, от реальности, ещё не значит уход к Богу. И опять же: одни уходят выше, другие — дальше, но все уходят. И всяк по-своему творит историю. "Ладно, — отмахивался он от своих размышлений, — человек хаотичен, поэтому нужен порядок. От суеты спасает труд", — и вновь садился за рабочий стол, обмакивал перо в чернила. Для приобретения значимости в глазах враждующих китайцев и союзников ему необходимо было постепенно уменьшить то предубеждение, с которым его встретили союзники в Шанхае, приобрести личное доверие англичан и французов, сойтись с лордом Эльджином, с бароном Гро, а так же с главнокомандующими их экспедиционных корпусов. И достичь всего этого, не делая ни одного шага, который мог бы показаться фальшивым и заискивающим. Тогда он выбывает из игры. Как это произошло с американцем. Для китайцев и союзников он должен стать советником: единственно толковым и необходимым. Вместе с тем Игнатьев должен был — он это понимал — стараться вбить клин между союзниками, умножить, сколь представится возможным, причины их взаимной распри и противоречий. Здесь он должен уподобиться мудрой обезьяне, что сидит на вершине холма и смотрит, как в долине дерутся два тигра. И ещё он должен помнить, что внешняя политика Англии направлена против России, и, не теряя этого из виду, отвлечь внимание англичан от русских дел в Китае, поставить лорда Эльджина в такое положение, чтобы он не мог влиять на пекинских сановников, не мог вмешаться в процесс перемирия. При заключении мира между Китаем и союзниками ключевой фигурой должен стать он — Игнатьев. Пешка должна стать ферзём. Он прочёл написанное и дважды подчеркнул заключительную фразу. Только так и не иначе. Если он правильно понял Уарда, лорд Эльджин, уполномоченный английским правительством для переговоров с Цинскими властями, и посол её величества в Пекине Фредерик Брюс, очень желали бы, по окончании своих дел в Китае, вмешаться в русские дела и включить в условия мира территориальную целостность Поднебесной Империи — завуалированный протекторат! — и самый тесный союз с Великобританией. Об этом же Игнатьева предупреждали в Шанхае его осведомители. (Информация была сугубо конфиденциальной и стоила русской казне изрядных средств). Ярым приверженцем этой идеи выступал консул Парис, имевший непонятное влияние на лорда Эльджина и его брата Фредерика Брюса. Это подтверждали все второстепенные агенты.

Николай встал из-за стола, прошёлся по каюте, сделал несколько наклонов. Вспомнил угрюмое лицо Париса, его высокомерие и желчность. Усмехнулся. Парис пугал, но ему не было страшно. "Что ни делаете, господа, — мысленно обратился он к английским дипломатам, — для себя делаете". — Он раскинул руки, глубоко вдохнул и задержал дыхание. — За неприязнь свою ответите".

Десятого августа английские канонерки вошли в реку Бэйхэ. Вслед за ними к Тяньцзиню стали подниматься корабли союзного десанта.

Главнокомандующий маньчжурской армией полководец Сэн Ван вместе со своим штабом отошёл к Чанцзяваню — небольшой деревушке на южных подступах к Пекину.

Китайское правительство упало духом.

В Тяньцзинь срочно приехали новые уполномоченные для переговоров с союзниками. Игнатьев лишился последней возможности вмешаться в процесс перемирия, повторить события 1858 года, когда графу Путятину предложили роль посредника.

"Кажется, всё кончено и решено, — обессилено опустился Игнатьев в кресло и устало посмотрел на Вульфа, занятого чтением газет. — Всё пойдёт наперекос, если мы опоздаем в Тяньцзинь".

Секретарь всё понял.

— Надо ехать.

— Я не знаю, как нам это сделать, — озадачился Николай. — В городе нет ни одной повозки, а у наших судов слишком большая осадка, они не дойдут до Тяньцзиня, сядут на мель.

— Так, может, не спешить? — перестал шелестеть газетой Вульф. — Зачем давать китайцам повод сомневаться в прочности нашего нейтралитета?

Игнатьев раскрыл окно, вдохнул вечерний воздух. Со стороны моря пахнуло холодком, но всё равно ещё довольно душно.

— Не мы ведём войну, значит, мы правы.

— И всё-таки, — налёг локтями на стол секретарь, — мне думается, мы рискуем. Выглядим нервозно, действуем нетерпеливо.

Игнатьев вспыхнул. Он знал, что чересчур нетерпелив, боится опоздать и не успеть, но Вульф об этом мог не говорить. По крайней мере, в данную минуту.

— Знаете, — чуточку растягивая слова, качнулся с пятки на носок Игнатьев и обхватил свои плечи руками, — я дипломат, но дипломат военный. А в армии ведь как? — Он посмотрел на Вульфа, тот на него.

— В армии больше рискует тот, кто ниже по званию. В нашем случае, и господин Бурбулон, и господин Брюс старше меня по званию. Отсюда вывод: мне и рисковать.

Почувствовав неловкость оттого, что он сидит в то время, как Игнатьев говорит с ним стоя, Вульф отложил газету и поднялся с кресла.

— Можно добраться до Тяньцзиня на рыбачьих джонках.

— Можно, — кивнул Игнатьев, — но внешне это будет выглядеть плачевно.

— Ну да, — подошёл к окну Вульф и опечаленно вздохнул. — Надо сохранять лицо.

Далеко-далеко мерцали огоньки Бэйцана, вспыхивали фонари союзнических кораблей: красные, зелёные сигнальные огни.

Обдумывая путь в Тяньцзинь, Игнатьев поинтересовался, когда были последние известия из МИДа?

— В первых числах мая, — сразу же ответил секретарь. — Точнее, пятого числа. Хорошо помню.

Память у него действительно была феноменальной. Прочитывал и никогда не забывал огромное количество инструкций, положений, пунктов и параграфов.

Николай кивнул: верно. После этого он не получил ни одной строки. Оставался в полном неведении относительно того, что происходит на Амуре, на русской границе с Китаем. Действовал по собственной инициативе. Уповал на то, что интуиция и здравый смысл подскажут верный ход. Надо только изучить вопрос, который требует ответа.

— И от отца Гурия ни строчки не было, — с грустью добавил он, хотя подумал о молчании My Лань.

Вульфу передалось его настроение, и он мрачно заметил: — Торчим здесь, как на острове, ей-богу.

«Жил когда-то на земле древний мудрец Сюй Ю — Никого не стесняющий, мог получить престол, но отказался от него, мог иметь все, но выбрал просто жизнь».

Так говорил монах Бао, говорил и смотрел на Игнатьева.

Напутствовал и увещевал. И сейчас, сидя в крохотной каюте русского фрегата, Николай чувствовал себя китайским мудрецом «никого не стесняющим».

В министерстве иностранных дел считали, что повторится ситуация тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года и можно будет скопировать действия Путятина, но дела, между тем, приняли иное направление.

После взятия Дагу, основные силы союзников были ещё на кораблях, а послы и главнокомандующие сухопутными войсками отдалились от эскадры и устья