На карте нам показали место, куда за нами прилетит другой вертолёт. Там же будут и наши товарищи — Мигель, бортовой техник и Ренатов. Самим же бойцам предстояло работать дальше.

Как объяснил бородатый, эти УНИТовцы выполняли заказ. Им нужно было дискредитировать правительственные войска. Всю деревню бы вырезали, а фото бы использовали как пропаганду против президента Душ Сантуша.

— А как же диверсанты? — спросил я у бородатого, когда они уходили из деревни.

— Мы сообщим на базу, а там уже их начнут искать. ЮАРовцы из последних сил пытаются удержать на плаву УНИТА и прибегают к масштабным акциям. Дороги, мосты, корабли — это лишь малая доля диверсий их спецназа, — ответил он и протянул мне руку. — Берегите себя. За пленного, кстати, спасибо.

Как неожиданно они появились, также и исчезли в лесу. Толстяка УНИТовца решено было оставить в племени. Вождь объяснил, что они с ним сами разберутся. По законам предков. Как именно, я не стал уточнять.

— Валентин Николаевич, отметим победу? — спросил Марк, когда мы уже были готовы выдвигаться к вертолёту.

— Барсов, я твой гудок залеплю африканской глиной, если ещё раз заговоришь про выпивку, — выругался Штыков.

Каждому вождь племени пожал руку. Сам Рубани стоял на ногах только с поддержкой своих земляков.

Когда мы собрались уходить из деревни, нас вышел провожать весь народ. Самуэль столь длительный путь пока осилить не мог. Было предложено нас доставить на грузовике, но уж слишком мало дорог вели в сторону места посадки вертолёта.

Пройдя очередной пеший путь в несколько километров, мы вышли на открытую поляну. Здесь были и кубинские солдаты, которые осуществляли прикрытие, и наши ребята. Вид у них был радостный.

— Мужики, всего не расскажешь! — воскликнул Костян, когда мы подошли к вертолёту.

— Главное — живы остались и своим помогли, — радостно рассказывал о пленном Марк. — Чего такие кислые?

Ренатов подозрительно молчал. Когда я залез в грузовую кабину вертолёта, то понял почему.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — поздоровался я с Тимуром Борисовичем.

— Тебе того же, Родин. Особенно в свете нашего будущего разговора на базе, — ответил Совенко и махнул лётчику, что можно запускаться.

От автора:

Друзья, всем доброго времени суток!

В первую очередь, поздравлю всех защитников и защитниц отечества с профессиональным праздником. В наше время как никогда важны характер, сила и стойкость. Желаю крепкого здоровья и мира.

И ещё одно объявление. Сегодня попал в больницу. Будут делать операцию. Кое что придется отрезать, но не смертельно. Жить буду.

В выкладке продолжений будут задержки, но постараюсь их минимизировать. Всё будет зависеть от самочувствия.

Ещё раз спасибо и хороших всем выходных!

Глава 25

Выражение лица Тимура Борисовича было весьма красноречивым. На паре не самых цензурных словосочетаний, он явно не планировал останавливаться. Но в грузовой кабине Совенко было не просто с нами разговаривать. Шум и небольшая тряска от восходящих потоков нагревающейся земли, заставляли каждого двигаться в такт с болтанкой, влияющей на вертолёт.

Что касается состояния моих товарищей, то это достойно отдельного упоминания. Один только внешний вид стоил целого сочинения на тему «Как я провёл день в Африке».

Мой порез на шее, пара шишек на голове и синяк под глазом были не самыми сильными повреждениями.

Штыков, как самый пострадавший и, так уж получилось, «виновник» нашего похода в племя, был серьёзен и смотрел по сторонам своими опухшими глазами. Сейчас он напоминал сонного енота в военной форме.

Ренатов не имел ран, а вот Гусько, Марк, Костя и наш «переводчик» Карл Виленович отметин не избежали. Щека, шея и плечо Марка было в каплях крови. Саму рану ему заклеили, а вот большую шишку, которая вздулась над бровью, прикрыть было сложно.

Гусько сидел с раздувшейся щекой, как после флюса и рассечением на переносице. А вот Карлу повезло меньше — всё лицо было в синяках, а его форма из окраски «серой ящерицы» превратилась в песочную. Видимо, он сильно катался по земле, либо его так поваляли.

Пока я размышлял и строил гипотезы о том, что с нами будет, вертолёт приземлился на полосу в Лубанго. Погода безоблачная, а значит, и авиация должна работать в интересах поддержки войск.

Как раз сейчас кубинские лётчики занимали места в кабинах истребителей. У каждого по две бомбы ФАБ-250. Поддержка обороняющихся в Шангонго продолжается.

Пока мы рулили по магистральной рулёжке, от полосы отрывалась очередная группа, сразу выполняя отворот на юг. Другие лётчики уже прилетели и охотно делились впечатлениями между собой. Увидев, как мы начали выходить из вертолёта, они поприветствовали нас и собирались уже подойти пообщаться.

— Товарищи, личный состав сейчас будет занят. Чуть позже, — остановил кубинцев Совенко, не дав им подойти к нам.

Как только коллеги отошли подальше, Тимур Борисович повернулся к Штыкову.

— Ждать здесь, — прорычал он сквозь зубы. — Приедет автобус, и вы едете в место проживания. Приводите себя в порядок. Скоро вызову.

Полковник быстрым шагом заспешил к штабу ангольцев. Я поблагодарил Мигеля и его бортового техника, после чего заглянул в кабину.

— Спасибо за доставку, мужики, — пожал я руку каждому из трёх членов экипажа вертолёта, который нас привёз обратно.

— Да не за что, — ответил мне командир экипажа, который был из Советского Союза. — Вы как там оказались? Нам сказали, что экипаж Мигеля на аварийную сел и надо бы его забрать. А тут народу немало оказывается.

Похоже, что нас даже не спохватились. Это очень даже интересно. Может, Совенко решил повременить с экзекуцией и не выносить напоказ наш побег из Лубанго?

— Долгая история. Но все живы и хорошо, — ответил я.

— А то мы уже подумали, что вы летали искупаться, а потом с Мигелем на обратном пути и присели в джунглях, — сказал бортовой техник.

— Да ну! Это ж залёт, — услышал наш разговор Марк, пройдя за моей спиной на выход.

— Как будто вы первые, кто летал искупаться! — отмахнулся лётчик-штурман. — Частенько кто-то из ребят просится на борт их взять. Летишь в Мосамедиш с грузом или документами, а их зайцами. Пока мы пару часов там зависаем, они купаются. Потом назад.

— То есть, практика обычная? — спросил я.

— Это же Ангола, а не Афган. Здесь мирная