Шрифт:
Закладка:
В Центральном документе № 3, выпущенном 30 июня 1989 года, были определены масштабы и размах чистки. Всем трудовым организациям (даньвэй) в Пекине было приказано провести чистку так же, как административным учреждениям и школам в «больших и средних городах» Китая, где «произошли беспорядки». Рабочие группы, состоящие из политически благонадежных отставных кадров, должны были возглавить чистку в организациях, руководство которых считалось «крайне нечистым» [Чжунгун чжунъян 1990: 34]. В Пекине была проведена повсеместная чистка, она также затронула отдаленные города и округа: Харбин организовал специальные штабы в 165 трудовых организациях и обнародовал 265 «инцидентов», в которых участвовали 8763 человека; в общей сложности 1064 человека стали объектами расследования в Сяньяне, недалеко от Сианя, в провинции Шэньси; 4559 кадров в провинции Гуандун были признаны «совершившими ошибки», из которых 248 были «обработаны организацией», 51 был подвергнут партийным дисциплинарным взысканиям, а 29 лишились членства в партии [Хаэрбинь шичжи 1999].
Политика чистки требовала снисходительности по отношению к «людям, которые какое-то время не понимали правды и принимали участие в маршах, сидячих забастовках, голодовках и протестах, особенно к молодым студентам», они должны были заняться самокритикой, других наказаний к ним применено не было [Чжунгун чжунъян 1990: 35]. В речи 21 августа 1989 года новый генеральный секретарь Цзян Цзэминь повторил, что партия должна «быть снисходительней по отношению к большинству молодых студентов, потому что в конце концов они молоды и политически наивны. Но будьте строги к кадрам»[120]. Что же касается «тех, кто совершил чудовищные преступления, и недостаточно оставить их в живых, чтобы успокоить народное возмущение, – предписывал Центральный документ № 3, – они должны быть казнены; а тех, чьи обстоятельства позволяют снисхождение и кого можно казнить или не казнить, постарайтесь не казнить их» [там же: 36].
Между казнью «бунтовщиков», сражавшихся 3 июня против войск во время военного положения, и требованием к «наивным» студентам написать самокритику была огромная серая зона. То, что случалось с людьми в этой серой зоне, зависело от руководителей чистки на предприятии или в учебном заведении. После выпуска Центрального документа № 3 каждое рабочее подразделение в Пекине, а также за пределами столицы сформировало малую группу, руководящую работой по очистке и сортировке кадров (цинча цинли гунцзо линдао сяоцзу).
Эти группы в конечном итоге подчинялись Центральному управлению по кадровой чистке (чжунян цинча бань), руководителями которого были бывший министр путей сообщения Дин Гуаньгэнь, бывший железнодорожный чиновник Гу Юньфэй и Лю Цзэпэн из Организационного отдела партии [У 2013: 28].
В конце 1989 – начале 1990-х годов руководящие чистками чиновники выпустили множество документов, объясняющих шаги, цели и процедуру досмотра и наказания. Одной из ключевых переменных было то, происходили ли марши и акции протеста до или после 20 мая, когда вступило в силу военное положение. Марш или протест до 20 мая не имел большого значения; то же самое в период введения военного положения было куда более серьезно. Еще одна переменная, которую следует учитывать, заключалась в том, противоречило ли содержание лозунгов, листовок и плакатов «четырем основным принципам» (то есть ставили ли они под сомнение руководство КПК и социалистическую систему). Имели значение и другие отличия: пожертвование личных средств или вещей участникам голодовки было разрешено, но использование государственных денег или раздача «огромных сумм» были наказуемы. Подписание петиции или появление на марше можно было простить, но сбор подписей или приказ подчиненным присоединиться к протестам следовало наказывать [Чули ицзянь 1989]. И если панихиды по погибшим во время репрессий совершались «близкими родственниками, скорбящими в соответствии со старинными обычаями», они просто подвергались критике, но если похороны являлись «контрреволюционной пропагандой», то организаторов можно было привлечь к уголовной ответственности [Вэньти дэ ицзянь 1989].
Одним из главных показателей, имевших значение в борьбе с последствиями протестов, было членство в партии. 20 июля 1989 года Центральная комиссия по проверке дисциплины постановила, что члены партии, принимавшие участие или организовавшие «беспорядки и контрреволюционные мятежи», должны быть лишены членства в партии; более мелкие правонарушения могли быть наказаны различными формами партийных дисциплинарных взысканий [Жогань гуйдин 1989]. Контроль над членами партии усилился начиная с конца августа 1989 года, когда два новых центральных документа в рамках более широкой чистки предписывали проверку всех кадров на уровне уездов и выше по всему Китаю. Что еще более важно, кадры в центральных и провинциальных органах, а также в городах, где имели место «беспорядки», для сохранения членства должны были пройти перерегистрацию в партии [Дан дэ цзяньши 1989]. Поскольку в Пекине произошел «контрреволюционный мятеж» (в отличие от более масштабных, но менее серьезных «беспорядков» по всему Китаю) [Дэнцзи гунцзо дэ ицзянь 1993], эта проверка на лояльность распространялась на каждого члена партии в столице, за исключением чиновников в отдаленных сельских районах [Аньпай ицзянь 1989: 1453].
Перерегистрация членов партии была завершающим этапом чистки. Это требовало дополнительной работы с документами и встреч и предполагало три этапа. Первый заключался в том, чтобы обучить членов партии стандартам, которым они должны были соответствовать, чтобы сохранить свое членство. Иными словами, все должны были идти в ногу с Центральным комитетом и поддерживать репрессии. Вторым было письменное «личное резюме», включающее самокритику и изложение мыслей и действий весной 1989 года. Последним шагом было партийное собрание, на котором должно было состояться «честное и справедливое демократическое обсуждение», за которым следовало решение, следует ли перерегистрировать члена партии. Если чье-то заявление было отклонено, чиновник более высокого уровня должен был поговорить с человеком, чтобы определить, было ли исключение из партии оправданным. Высшее руководство могло в одностороннем порядке отменить решение партийной ячейки [там же: 1453–1455].
Политика чисток была настолько неопределенной, открытой для интерпретаций и потенциальных лазеек, что чиновники имели широкую свободу действий при принятии решения о защите, наказании или игнорировании. Это не должно вызывать удивления.
Во время политических движений времен Мао местные чиновники имели тенденцию корректировать, отменять или игнорировать расплывчатые и противоречивые директивы высшего руководс тва[121].
Однако назвав чистку после событий на Тяньаньмэнь работой, а не движением, официальные лица столкнулись с несколько иной проблемой. Работа по меньшей мере должна была быть проведена, но при этом она могла быть выполнена небрежно и спустя рукава: еще одна рутинная задача, стоящая на повестке местной партийной ячейки.
Высшее руководство знало об этой проблеме, но четких указаний не давало. 25 августа 1989 года, выступая перед руководящими кадрами Пекинского муниципалитета, секретарь пекинской партийной организации и член Политбюро Ли Симин сказал: «В настоящее время самая большая опасность, с которой сталкивается работа по чистке, заключается в минимизации больших дел, маскировке малых и остановках на половине пути». Единственным решением этой проблемы, предложенным Ли, было «тщательное проведение работы по чистке»[122]. Примерно через месяц в передовице «Жэньминь жибао» о защите стабильности и единства читатели призывали «серьезно относиться к работе по чистке, ни в коем случае не останавливаться на формальном исполнении» (цзюэ бунэн цзоу го чан)[123].
Глава 27
Формальное исполнение
«Мы знали: необходимо высказаться, чтобы нас оставили в покое», –
