во время чистки со студентами нужно обращаться осторожно, поэтому неудивительно, что шутка, приравнивающая голодовку к диете, считалась в Цинхуа приемлемым объяснением. Однако аналогичные стратегии работали и в более высоких кабинетах. По словам политолога Брюса Гилли, Цзян Цзэминь «не пытался пойти на примирение со СМИ» и после 4 июня «облил прессу купоросом» [Gilley 1998: 153]. Тем не менее Чжан Ваньшу, руководитель информационного агентства «Синьхуа» в Пекине, сумел отвлечь внимание от коллеги. В «Синьхуа», где внештатная рабочая группа во главе с Дуань Цзюньи из Центральной консультативной комиссии руководила чисткой, обвинение и информирование других были более распространены, чем в университетской среде. Кто-то из другого отдела донес на младшего коллегу Чжана, сообщив, что на маршах в мае 1989 года он выкрикивал реакционные лозунги. Когда сотрудник группы по чистке «Синьхуа» предъявил Чжану обвинение, тот ответил: «Поскольку я спортсмен и высокий, все выталкивали меня вперед выкрикивать лозунги. Но я кричал только о борьбе с коррупцией и тому подобном». Это объяснение «заблокировало расследование», вспоминает Чжан [Чжан 2009: 414].

Чжан Ваньшу приходилось придумывать оправдания для защиты своих сотрудников. На других предприятиях начальники также приводили веские обоснования законной деятельности подчиненных весной 1989 года. Ли Кань, руководитель пекинской книжной компании «Чжунхуа», имел безупречный революционный послужной список еще до основания КНР. В 1989 году Ли выступил против протестов по мере их развертывания, заявив, что не все массовые движения по своей сути правильны, и посоветовал своим подчиненным избегать площади Тяньаньмэнь. Несмотря на то что многие сотрудники проигнорировали совет Ли и приняли участие в акциях протеста, после репрессий Ли выступил с заявлением, что в книжной компании нет «элемента беспорядков». Поскольку у Ли был идеальный послужной список и с самого начала он высказывался против протестов, никто не стал задавать ему вопросов. А подчиненные написали формальные отчеты, никто из них не был наказан[134].

* * *

Несмотря на то что Ли Кан не поддерживал студенческое движение, защита своих подчиненных была актом неповиновения. Скрывая действия сотрудников и позволяя им писать нечестную и формальную самокритику, Ли нарушал политику чисток, как и многие другие, которые защищали себя ложью и умолчанием. Но скрывая степень своего участия в протестах и отписываясь формальной самокритикой – вместо того чтобы признаться в содеянном или отказаться от участия в чистке – люди молчаливо подчинялись порядку, установленному после расправы. Студент, участвовавший в маршах на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, в разговоре со мной сказал следующее: «Невозможно говорить или спорить, если одна из сторон применяет насилие. Это то же самое, что если я не согласен с чем-то в вашей книге, я не разговариваю с вами, а хватаюсь за нож»[135].

Понимая, что бороться с противником-убийцей бессмысленно и что расплатой за противостояние может быть тюремный срок, исключение из школы или потеря работы, многие согласились на процедуру чистки. Но были и те, кто отказался. Прекрасно зная, что их единственным оружием было моральное превосходство над жестоким противником, некоторые использовали чистку как платформу для осуждения расправы. Пожилые рассказчики правды, вышедшие на пенсию или близкие к ней, действовали в духе последнего публичного заявления Чжао Цзыяна на площади Тяньаньмэнь («Мы стары, и неважно, что с нами будет»), полагая, что им нечего терять[136]. Другие, такие как Пу Чжицян, были настолько заметны во время студенческого движения, что не могли скрыть свои поступки, и в любом случае из-за их прямолинейного характера им было трудно лгать.

В 1989 году Пу Чжицян был аспирантом Китайского университета политологии и права. Во время студенческого движения он был в составе первой группы голодающих из своего университета. 19 мая 1989 года он дал интервью телевизионной компании «Эй-би-си», в котором осудил передовую статью от 26 апреля, а 3 июня 1989 года выступил на площади Тяньаньмэнь, приравняв десятилетия коммунистического правления к рабству. Пу полагал, что он будет в списке объектов чистки в своем университете. Он был прав.

Будучи студентом исторического факультета Нанкайского университета, Пу изучал политические движения эпохи Мао[137]. Он задумался о том, насколько чистка будет напоминать прежние политические движения. Он с радостью отметил, что преподаватели относились к студентам довольно мягко, а сами учащиеся защищали друг друга. Тем не менее сам Пу не хотел говорить, что его действия во время студенческого движения были ошибочными, и еще меньше он был готов восхвалять решение партийного центра о силовом подавлении демонстраций. Ничто из того, что он написал, не было приемлемо для университетских властей.

К концу 1990 года, когда Пу Чжицян уже был на пороге выпуска, руководство решило, что игнорировать его позицию больше нельзя. Его попросили написать еще одно сочинение-размышление о своих действиях. Пу назвал сочинение «Обнажая свое сердце перед партией» в честь «правых», которых попросили сделать то же самое в конце 1950-х годов[138].

Сочинение Пу Чжицяна, которое он написал 27–28 октября 1990 года, носило саркастический характер. Он признался, что давал интервью иностранному телеканалу, критиковал центральных лидеров в публичных выступлениях и передал тысячу юаней с площади другому лидеру протеста у ворот Синьхуа. Пу не сказал того, что говорили обычно в этих случаях. Он написал то, что действительно думал:

Вспоминая об этом сейчас, я до сих пор не верю, что существовала организация, руководившая студенческим движением, не говоря уже о заговоре, направленном на превращение его в беспорядки и контрреволюционный мятеж! В противном случае невозможно объяснить, почему [при наличии организации и заговора] в студенческом движении возник такой сильный беспорядок или почему студенты и жители Пекина разлетелись, как птицы, после появления танков [Пу Чжицян 2004].

Помимо того, что он выступал против характеристики, данной Коммунистической партией студенческому движению, Пу также высмеивал саму чистку, раскрывая подробности, о которых его читатели, конечно же, не хотели и не должны были знать. Объяснив, как он пришел передать тысячу юаней кому-то, кого не знал, он заявил, что не совершал финансовых злоупотреблений.

«Я могу только засвидетельствовать, основываясь на собственном характере и собственной совести – если мой характер и совесть еще в какой-либо степени узнаваемы, – многословно писал Пу, – что я никогда не тратил ни копейки, которой не должен был бы тратить, кроме как на покупку спортивных шорт. – Затем он пояснял в скобках: – Около полудня 18 мая я испражнился в штаны, потому что не обратил внимания на [имеющееся у меня] расстройство кишечника. Кто-то сопроводил меня, чтобы купить шорты».

Пу завершил свою статью, процитировав Лян Цичао, Лу Синя и Сунь Ятсена, делая упор на том, что Китай принадлежит народу, а не политическим лидерам. «Я верю, что завтра будет лучший день! – написал он в заключение. – Это чувство долга молодого человека по отношению к этой стране и этой нации!» [там же]. 30 декабря 1990 года Пу вызвали в отдел аспирантуры, где преподаватель Лю Тинцзи вручил ему бланк и велел подписать его. До 26-летия Пу оставалась пара недель. В разделе формы «Регистрация аспиранта на выпускной» было написано: «Из-за проблем этого студента, связанных с беспорядками и бунтом, настоящим ему выносится наказание в форме строгого административного выговора». Рядом со своей подписью Пу написал: «Наконец-то я прошел чистку»[139]. Наказание могло показаться пощечиной, но в контексте начала 1990-х годов оно означало нечто гораздо более серьезное: в отличие от любого другого выпускника, Пу