и начал считать. Меццанотте позволил ему добраться до восьми, прежде чем поднялся сам, используя драгоценную горстку секунд, чтобы собрать последние силы. Кивнул, когда его спросили, может ли он продолжать, но это было совсем не так. Часть его души хотела только одного – положить конец этим бесполезным мучениям. То, что заставляло его стоять на ногах, несмотря на всю усталость и страдания, было лишь чистым упрямством в нежелании принять неизбежность исхода этого матча.

Как только рефери подал знак, что можно возобновить бой, Гусман снова набросился на него. Он был уверен, что победа у него в кармане, он видел это и жаждал нанести нокаутирующий удар. Он был настолько уверен в себе, что уже не обращал особого внимания на свою защиту.

Меццанотте увидел, как Гусман набросился на него с уже заряженной правой рукой. Одна сторона его лица оказалась полностью раскрыта. Это был скорее инстинктивный рефлекс, чем осознанный жест: Рикардо нанес удар слева, который пришелся точно в щеку Тайсона из Джамбеллино. Скорее от неожиданности, чем от удара, южноамериканец на мгновение остался дезориентированным, и Меццанотте воспользовался этим, чтобы провести быструю серию ударов в голову.

Гусман не нашел другого способа вырваться, кроме как войти в клинч, что вынудило рефери вмешаться и разнять их. Оторвавшись от Меццанотте, латиноамериканец сделал резкое движение – которое могло показаться случайным, но Рикардо был уверен в обратном – и нанес удар головой в поврежденную бровь, от которого у Рикардо из глаз посыпались искры. Он поднес перчатку ко лбу, и когда снял ее, по ней стекала кровь. Рефери снова пришлось приостановить поединок, отправив Меццанотте в свой угол.

– Если кровь не перестанет течь, я остановлю бой, – предостерег он его.

– Это твой шанс выйти из этого поединка без позора, парень, – сказал его секундант, скептически осматривая сечку. – Никто тебе ничего не скажет, если матч закончится сейчас, потому что мы не смогли остановить кровь.

– Выбрось это из головы. Мне все равно, как ты это сделаешь, но останови гребаное кровотечение! – прорычал Меццанотте, рвавшийся обратно в бой.

Мужчина возился с его бровью, пока ему каким-то образом не удалось остановить кровь.

Теперь бой изменил свой характер: между двумя претендентами установился относительный баланс. Гусман стал более осторожным и держался настороже. Он настойчиво целился в сечку Рикардо не только кулаками, но и головой и локтями, и нанес несколько ударов ниже пояса. Меццанотте выразил протест рефери, который лишь пожал плечами. Не то чтобы это было удивительно: Гусман был боксером клуба, а руководил боем подчиненный Старика. Рикардо бросил взгляд в сторону своего бывшего тренера, который просто опустил взгляд. «Должно быть, у него действительно отчаянное желание отомстить мне, – подумал он, если он ставит на боксера, который, хотя и обещает много, попирает все ценности, которые всегда исповедовал Старик. Но и я тоже подтолкнул его к этому…»

Как бы то ни было, нарастающий гнев Меццанотте на жульничество противника послужил топливом, вывозящим его за пределы усталости и боли. Он возобновил прыжки вокруг Гусмана, так же свободно держась на ногах, как и в начале матча, и легко отражал его случайные атаки. Однако теперь, когда тот оставался плотно закрытым, ему тоже с трудом удавалось находить возможности для своих ударов. До конца боя оставалась еще целая минута, и Рикардо знал, что судьба поединка может измениться в любой момент, если Гусман нанесет один из своих смертоносных хуков, – и тогда для него все будет кончено.

Ему нужно было найти способ изменить ситуацию, но он не понимал, как это сделать, пока кое-что не заметил. Гусман часто повторял одну и ту же комбинацию – серия ударов по корпусу, за которой следовал левый джеб в голову, открывающий путь правому хуку, удару, который у него обладал сокрушительной силой, но не был технически безупречным, слишком широким – и на долю секунды раскрывался. Вот тут Меццанотте, двинувшись вперед, мог бы проскользнуть в эту щель. Однако для этого требовался идеальный момент. Прежде всего нужно было, чтобы Гусман выполнил именно эту комбинацию, а не другую. В противном случае Рикардо мог бы крепко нарваться.

Вскоре ему представилась такая возможность. Он даже не вздрогнул, когда Гусман нанес ему несколько ударов в живот, просто напружинив брюшные мышцы. Затем наклонился, пропуская удар противника над своей головой – и наконец взвился вверх, выбросив апперкот справа; в него он вложил всю силу, на которую только был способен. Его перчатка, как молоток, обрушилась на челюсть соперника, выбив у него изо рта капу.

Теряя сознание, Гусман попятился назад. Он бы упал, если б его не удержали канаты. Это был нокаутирующий удар, и Меццанотте мог бы остановиться, должен был это сделать – но не сделал. В слепой ярости, подпитываемый всем тем гневом, который он накопил не только за этот день, но и за недели и месяцы до этого, Рикардо бил его снова и снова. Он лишь смутно слышал «Неееет!!!», выкрикнутое Стариком во весь голос, когда нанес последний страшный удар в висок Гусмана, после которого тот упал, как изломанная марионетка.

Меццанотте наблюдал за последовавшими за этим безумными сценами, словно очнувшись от долгого сна. Старик и другие бросились в ринг, толпясь вокруг Гусмана, лежавшего без сознания на полу. Возникла большая суматоха; голоса перекрывали друг друга, все куда-то понеслось. Боец не приходил в себя. Кто-то делал ему массаж сердца и искусственное дыхание, пока вызывали «скорую помощь». Только после того, как, к всеобщему облегчению, он снова открыл глаза, подавая признаки жизни, пожилой тренер поднял растерянный и гневный взгляд на Меццанотте.

– Ты и так уже победил; что, тебе нужно было убить его? Убирайся отсюда! Уходи! Ты слышал меня? Ты мне здесь больше не нужен, убирайся!

В этот момент до Рикардо с ужасом дошло, что он натворил. Он тут же пожалел об этом – и отдал бы все, чтобы загладить свою вину, – но было уже слишком поздно.

Каким бы крутым он ни был, Гусман не успел бы восстановиться перед своим турниром в Германии. Но дело было не только в этом – Рикардо знал это так же хорошо, как и Старик. Есть поражения, от которых невозможно оправиться, которые ломают что-то внутри тебя. Карьера Гусмана была закончена. Меццанотте только что разрушил мечты своего бывшего тренера о славе. В очередной раз…

Он поспешно собрал свои вещи и сбежал, преследуемый прерывающимся голосом Старика, проклинающего его. Перед выходом из спортзала обернулся в последний раз. Никогда больше он не переступит порог «Спартака».

*