до наступления ночи. Бродя по квартире, как душа, попавшая в беду, Меццанотте наткнулся взглядом на свою боксерскую сумку, брошенную в углу и собирающую пыль. Давно?.. Да не то слово. Он не пользовался ею с момента своего возвращения в Милан более года назад. Несколько раз был на грани того, чтобы сделать это, но всегда откладывал по той или иной причине. Рикардо никогда не забрасывал бокс так надолго. Однако после ухода с соревнований он продолжал регулярно тренироваться и не прекращал делать это даже во время своего пребывания в Турине.

Вот что ему было сейчас нужно – несколько часов, проведенных в борьбе с беспокойством и напряжением, чтобы выплеснуть дурные мысли на боксерскую грушу. Если и был когда-нибудь день, чтобы заглянуть в старый спортзал после долгих лет отсутствия, то это именно сегодня.

* * *

«Спартак» базировался в Джамбеллино, юго-западном пригороде Милана, состоящем в основном из многоквартирных домов 1920-х годов, который когда-то был царством лигеры[21], явления древнего, как сам Милан, и до сих пор является одним из главных наркорайонов города. Вход находился во дворе невзрачного бетонного здания, между авторемонтной мастерской и задней стеной секции Партии коммунистического возрождения.

Через небольшую дверь из облупившегося дерева можно было попасть на узкую лестницу, спускавшуюся в подвалы. Подвал, в котором размещался «Спартак», находился в конце короткого коридора, по бокам которого открывались двери раздевалки и душевых. Идя по нему, Меццанотте отметил про себя, что это место не сильно изменилось с тех времен. Он был готов поспорить, что зимой раздевалка всегда отапливалась только электрическим обогревателем и что из душевых по-прежнему не вытекало ничего, кроме струйки ледяной ржавой воды.

Когда Рикардо вошел в зал, в нос ему сразу ударил знакомый едкий запах, которым был пропитан воздух: смесь пота, старой кожи и камфорного масла. «Нет, определенно ничего не изменилось», – подумал он, оглядываясь по сторонам; в ушах у него звенело от ударов перчаток о груши и щелканья скакалок, хлещущих по изношенному линолеуму пола. Низкий потолок зала, освещенный неоном, был покрыт плесенью и паутиной, а красная краска, которой были выкрашены стены, осыпалась.

Несмотря на внешний вид, у «Спартака» была славная история – о ней рассказывали плакаты и фотографии, которыми были увешаны стены. В этой полуразрушенной берлоге выросли несколько чемпионов, обладателей национальных и международных титулов среди любителей и профессионалов, а также несколько олимпийских призеров. И все благодаря Старику, который вытащил многих из них с улиц, вырвав ребят из жизни среди наркотиков и преступности.

Уроженец Падуи, Старик был приличным боксером, а затем стал блестящим тренером в системе национальной сборной. Он приехал в Милан тридцать лет назад, и, кроме прозвища, пожалуй, у него ничего с собой не было, после того как одна неприятная история едва не оборвала его карьеру. Он получил несколько лет тюрьмы за то, что чуть не убил парня, спавшего с его женой. Старик начал новую жизнь с преподавания бокса в «Спартаке», который он позже за бесценок взял в аренду у владельца, жаждавшего избавиться от этой лачуги, постоянно находившейся на грани банкротства. Со временем, благодаря победам воспитанных им боксеров, он стал живой легендой в своей среде.

Меццанотте поискал его глазами и нашел там, где и ожидал, – на краю ветхого ринга в конце подвала, окруженного с трех сторон примитивными деревянными зрительскими трибунами. Одетый в спортивные штаны и старую майку, вечно испачканную потом и кровью бесчисленных боксеров, в чьих углах он побывал, Старик следил за ходом спарринга. Рикардо не составило труда отличить боксера от его спарринг-партнера: это был коренастый молодой человек южноамериканского происхождения, покрытый татуировками с ног до головы. Если б это не было очевидно по тому, как он передвигался в ринге, достаточно было бы увидеть, как Старик не переставал подбадривать его и давать советы. Это должен был быть его новый протеже, о котором Рикардо уже слышал, – последний бриллиант, родившийся в спартаковской грязи.

В свои восемьдесят лет Старик начал ощущать на себе влияние возраста. Теперь, практически лысый, он выглядел более сгорбленным и увядшим, чем тот Старик, которого запомнил Меццанотте, но энергия и страсть, всегда оживлявшие его, остались неизменными. Спустя столько времени увидев снова этого простого и застенчивого человека с грубыми манерами и большим сердцем, отдававшего все боксу, не получая столько же взамен, Рикардо почувствовал, как в нем оживает былая привязанность, пропитанная ностальгией и сожалением. Старик уже давно был для него как отец, в значительно большей степени, чем его настоящий родитель: мастер бокса, но также и жизни. У него возникло желание подбежать и обнять его, но он сдержался. Рикардо разбил ему сердце, он знал это. Время, когда он мог позволить себе такие жесты, ушло навсегда. Меццанотте просто шел по залу, махая рукой знакомым.

– Привет, Старик! Ты, как всегда, в форме, я вижу, – сказал он, подойдя к подножию ринга.

Пожилой тренер обернулся. Узнав Рикардо, он на мгновение напрягся, но на его морщинистом лице не проявилось никаких эмоций.

– Кардо. Мне сказали, что ты вернулся. Примерно год как, если не ошибаюсь.

– Ну да. Это было нелегкое время. У меня возникли проблемы.

– Да, об этом я тоже слыхал.

– Надеюсь, я никому не помешаю, если потренируюсь несколько часов?

– Почему ты спрашиваешь? У тебя ведь есть членский билет, не так ли? – грубовато ответил Старик, а затем снова повернулся к боксерам в ринге.

Действительно, Меццанотте сохранил свое членство в спортзале, продолжая платить за продление абонемента. Это был мостик в его прошлое, который он никогда не собирался полностью разрушать.

Когда Рикардо пошел переодеваться, голос с ярко выраженным латиноамериканским акцентом произнес за его спиной: «Кто это, Старик? Это он, коп?» И на утвердительный ответ тренера этот засранец прошипел ругательство достаточно громко, чтобы Меццанотте его услышал.

Рикардо обернулся и пристально посмотрел на боксера в ринге, получив в ответ мрачную улыбку, в которой вспыхнула белизна его капы.

* * *

К числу тех, кому Старик не дал свернуть с плохого пути, безусловно, можно было отнести и Рикардо Меццанотте. Еще в средней школе, больше в качестве бунта против своего отца, чем для чего-то еще, он присоединился к банде головорезов. На первых порах все было достаточно безобидно. Рикардо не был замешан ни в чем более серьезном, чем мелкий вандализм, мелкие кражи и драки с конкурирующими бандами. Но к его пятнадцати годам их банда начала набирать обороты. Некоторые из его товарищей уже бегали с ножами, занимались грабежами и угонами