Выглядел этот первенец будущего Российского флота довольно нарядно. Обе надстройки – и носовая, и кормовая – обильно украшены резьбой, а на транце вдобавок еще и барельеф со сценой поединка Давида и Голиафа. Для галеаса также заготовлен декор, только гораздо более пышный. Там уже не фигурки, а настоящие скульптуры, да еще и позолоченные. Венки вокруг портов и масса других архитектурных излишеств.

Узнавая перед заказом стоимость кораблей, мое величество слегка обалдело. Дело в том, что тридцатидвухпушечный фрегат – а галеас, по сути, тот же фрегат и есть, только с гребцами на нижней деке – оценивался ни много ни мало в сто пятьдесят тысяч гульденов, причем почти половину этой суммы составляли именно украшения с вооружением. А его ведь еще необходимо доставить и собрать, что тоже не бесплатно.

Пушки, хвала Создателю, мы умели лить и сами, а вот декор… В общем, я потребовал обойтись без всей этой буржуазной роскоши, а в ответ наткнулся на стену непонимания, как со стороны своих ближников, так и со стороны подрядчиков. То, что боевой корабль вполне может обойтись без украшений, просто не укладывалось у них в голове.

– Умаление чести! – заявили одни.

– Над вами будут смеяться во всей Европе, – вторили им другие. – Скажут, что русские задолжали подати крымскому хану, а потому не могут заказать нормальные корабли…

– Мне плевать на мещанские вкусы! – рявкнул я в ответ, но после долгой осады сдался и разрешил «немножко, чтобы не совсем уж по-нищенски». И вот вам здравствуйте.

– Красота! – хмыкнул я, глядя на все это великолепие и прикидывая, сколько бы стоил в таком случае «полный фарш».

– Лучшие мастера Антверпена приложили все усилия, чтобы ваше величество остался довольным! – сдержанно поклонился голландский мастер, не уловивший в моем голосе сарказма.

– Господин… как вас?

– Уго Вандам, государь.

– Слава тебе господи, хоть не Жан-Клод!

– Что, простите?

– Я спрашиваю, сколько времени займет достройка оставшихся кораблей?

– Галеры – самое долгое месяц. Галеас можно спускать хоть завтра. Ваши мастера оказались вовсе не такими безрукими варварами, как об этом толковали у нас.

– Кому интересно, что болтают пьяницы в тамошних кабаках, – пихнул мастера в бок Петерсон.

– О нет, – возразил Вандам, очевидно имевший скверную привычку резать правду-матку, невзирая на последствия. – Так сказал один шведский епископ, прибывший к нам с посольством короля Густава Адольфа. По слухам, он много путешествовал, проповедуя слово Божье.

– Этого сукина сына, случайно, звали не Глюк? – нахмурившись, спросил я.

– Совершенно верно, государь. Я даже как-то был на его проповеди, когда он обличал рабскую сущность московитов и их склонность ко всем смертным грехам, включая содомский.

– Видит бог, когда-нибудь я вобью ему эти слова в глотку, – пробормотал я и снова обратился к мастеру: – Вот что я вам скажу, друг мой. Находясь в России, не стоит повторять явные глупости, даже если их сказал ваш епископ.

– Как будет угодно вашему величеству, – сообразил-таки, что сболтнул лишнего, голландец.

– Ну и поскольку к спуску все готово, то завтра все и устроим.

– Тебя лишь ждали, государь, – вылез вперед Минин. – Чтобы ты ладьи сии нарек да дланью царской благословил.

– Вот и славно, – согласно кивнул я. – Надеюсь, хоть копировать этих идолов не стали?

– Зачем же идолов, – расплылся в умильной улыбке сын прославленного лидера ополчения, нешто у нас на Руси добрых резчиков не стало? Почти готовы уж угодники святые, как раз по числу галер.

– Красиво как, батюшка! – восхищенно пискнул выбравшийся наконец из кареты Дмитрий.

– Еще бы пушки, – мечтательно добавил Петька, явно представляя, как будет стрелять из них по неведомым супостатам.

– Навоюетесь еще, Аники-воины! – усмехнулся я.

Благодатное южное солнышко еще и не думало показываться из-за горизонта, когда кто-то потрепал Панина за плечо.

– Вставай, государев человек, не то Царствие Небесное проспишь! Пошли рыбалить, пока турки или еще какая погань не нагрянула. Глядишь, побалуем себя ушицей.

Панин, уснувший лишь глубоко за полночь, с трудом разлепил глаза и уставился на нагло ухмыляющегося побратима, бесцеремонно разбудившего его ни свет ни заря.

– Чего так рано-то? – почти жалобно спросил он. – Солнце еще не встало…

– А по жаре летней сырть ловить надо как раз до зорьки. Вставай, господин полковник, а то всю рыбалку проспим. Ты ж, поди, такой рыбки и не видывал, не говоря уж, чтобы поснедать!

– Уймись, оглашенный, сил нет, дай поспать еще часок, – вяло отозвался Панин.

– Э нет, я такой человек, коли что надумал – все, беспременно добьюсь. Вот, скажем, решил, что нынче утром с тобой рыбца будем брать, значит, так тому и быть! Да ведь я тебе на днях про то говорил, а ты кивал, соглашался. Так что назад поздно сдавать. Одевайся, да пошли скоренько.

– Так и быть, черт языкастый. Уломал, – отозвался Федор, едва не разорвав рот от зевоты.

Он уже и сам припомнил про тот уговор, так что стало неловко перед казачьим есаулом – что ж это за царев стольник, коли слова не держит? Пришлось скоренько подниматься, благо особо снаряжаться не требовалось – рыбалка, тут ни сапог, ни кафтана не надо. Так, в штанах и рубахе, босиком, прихватив только пистоль да саблю на перевязи – на всякий случай, они и пошли к Дону, где их уже ждала малая легкая плоскодонка.

– Садись на весла, а я столкну на воду, – деловито распорядился Мишка. Феде оставалось лишь молча выполнять.

– Ишь какая красотень вокруг. А тишина! Скоро придет враг, так не станет роздыху от грохота пушечного, тогда припомнишь это утро да скажешь спасибо рабу Божьему Михаилу.

– Это да.

– Местечко одно знаю, бровку речную, там и дно глинистое, и песочек, сырть такое любит, косяками держится против течения. Сейчас лов начнем, а после и ухи наварим, и жереху спроворим, у меня баклажка припасена с хлебным винишком, благодать, одним словом!

– Я смотрю, ты все продумал…

– А как иначе? Я ить тоже теперь человек начальный – положено мне башкой соображать!

– Это верно. Я слыхал, на днях гонцы наведывались к атаману?

– Ногайцы. Засылали к нам людей для проведывания, крепко ли мы держим Азов.

– И чего хотят? – насторожился Панин. – Они ведь с Волги ушли, теперь в Крыму обретаются. Хану служат.

– Так-то оно так. Не от хорошей жизни сбежали, калмыки их теснят шибко! Сперва большие ногаи откочевали к Перекопу и реке Молочные Воды, а следом за ними и Казыев улус с Кубани отбежал до Крыма, перейдя Дон.

– Малые ногаи – данники хана, а вот большие – шерть давали царю, стало быть, они изменники, раз к врагу переметнулись. Похватать их и в Москву отправить, пусть там о бедах своих рассказывают!