– Скучает по тебе.

Ма ни разу не говорила, что скучает по чему-либо в Таттон-Хилл, но должна же она скучать по Бабе, хоть и не показывает этого. Ясмин вздохнула. Без Ма кухня казалась все более покинутой. Приемник был сослан в шкаф. Паучники, покоричневевшие и пожухшие, исчезли с подоконника.

– Она знает, где меня найти.

– Почему бы тебе завтра не заглянуть в Примроуз-Хилл? Гарриет тоже будет рада тебя видеть. Ну и Джо, конечно.

Баба должен показать Ма, как она ему дорога, как он в ней нуждается, а для этого ему надо отправиться в Примроуз-Хилл и извиниться. Тогда Ма соберет вещи и вернется домой. Все, что ему нужно, – это усмирить свою гордыню.

– Она знает, где меня найти, – повторил он.

Баба, казалось, совсем забыл, как он любит Ма и как она любит его. Надо ему напомнить.

– Баба, как была одета Ма, когда ты впервые ее увидел?

Он тщательно перемалывал челюстями очередной кусочек картошки.

– На ней было красное сари, и когда я впервые увидел ее лицо… – Он осекся и достал из кармана брюк носовой платок. – Твоя мать – красивая женщина.

Сердце Ясмин воспрянуло.

– Баба, наверное, в те времена брак по любви был чем-то невероятным, особенно между мужчиной и женщиной из настолько разных слоев общества.

– Да, действительно, он был невероятным. – Ясмин затаила дыхание. Возможно, сейчас он наконец расскажет все, что ей хотелось узнать о великом романе родителей. Когда Баба снова заговорил, его голос по-прежнему был мягким от наплыва чувств, от нежности. – Было невероятно чудесно взять в жены эту прекрасную умную девушку. Твоя мать была такой робкой и вместе с тем такой уверенной во всем, но ее семья… с ними было очень тяжело. Каждый день мне приходилось выслушивать от них, насколько мне повезло, насколько они щедры, какую благодарность мне следует испытывать за то, что я вошел в их дом, женился на их дочери, о которой я всемерно заботился. Всемерно. И знаешь, сколько лет у меня ушло, чтобы вырваться из-под них?.. Но я вернул им все до последнего пенни.

Он закрыл глаза. Кран громко уронил в мойку из нержавейки две капли.

Свадебные украшения Ма по-прежнему лежали в ящике. Ясмин потрогала обветшалую коричневую обертку, потертую бечевку. Взвесила сверток на ладони. Интересно, позолоченные это украшения или золотые и сколько они стоят? Наверняка не меньше нескольких тысяч. Достаточно, чтобы дать Люси и Арифу хороший старт.

Ясмин положила украшения на место и задвинула ящик. Пока брак не расторгнут, свадебные украшения не продают. Их назначение – страховка на случай, если супруг умрет или уйдет. Она взяла с туалетного столика флакон Yardley’s и побрызгала вокруг духами в качестве небольшого напоминания для Бабы.

До времени отхода ко сну оставалось еще несколько томительных часов. Все ее ночевки дома были одинаковыми. Чувство заточения. Медленное удушение. Ясмин стояла на лестничной площадке, прикидывая способы побега. Ей необходимо было хоть на время выбраться из этого дома. Даже простая прогулка по окрестностям была бы лучше, чем ничего. Но если Баба увидит, как она уходит, то спросит, куда она собралась, и не одобрит ее бесцельных блужданий в темноте. Не исключено, что в качестве предосторожности он настоит на том, чтобы ее сопровождать. Хоть Таттон-Хилл и благополучный район, однако головорезы, как он их называл, встречаются даже в самых спокойных кварталах.

Подростком Ариф вылезал из окна своей спальни и карабкался вниз по водосточной трубе. Ясмин грозилась его заложить, но никогда не выполняла угрозу. Где-то в глубине ее души таилась мысль, что в один прекрасный день она тоже, возможно, сползет по трубе и бросится навстречу какой-то ей самой неведомой мечте. Узнать, что это за мечта, она сможет, только рискнув и кинувшись к ней со слепой верой и ускорением свободного падения. Ей не хватало смелости. О чем же она тогда грезила? Удрать на свидание с тайным бойфрендом? Нет. Чтобы встретиться с Кашифом, достаточно было с невинным видом выйти через парадный вход. Однако, когда Ариф проделывал свой трюк с побегом, Ясмин чувствовала себя трусихой, хоть и говорила себе, что она ведет себя разумно, а он – глупо.

Можно уехать в Примроуз-Хилл, но Баба обидится. По его словам, ее слишком долго не было. Ясмин не пыталась списать свое отсутствие на ночные дежурства. Она ночевала у миссис Сэнгстер и Ма, и в разумных пределах это было допустимо. Джо стал вялым с тех пор, как перестал посещать психотерапевта. Сначала Ясмин решила, что он приболел, но теперь опасалась, что у него легкая депрессия. Он был вялым, но в то же время тревожным. Дерганым. Раздражался на Гарриет. Возможно, ему лучше продолжить терапию. Закончить начатое. Надо будет уговорить его записаться на сеанс. Наверное, разговоры об отце разбудили в нем кучу воспоминаний и чувств. Джо делился ими с ней, и Ясмин с готовностью его выслушивала, но могла лишь посочувствовать или приободрить его. Он слишком рано бросил терапию.

* * *

Вернувшись в спальню, Ясмин ни на чем не могла сосредоточиться. Вместо того чтобы готовиться к экзамену Королевского колледжа, она рассматривала розовые и кремовые столистные розы на обоях. Розы были изображены на черном бордюре, тянувшемся под рельсом для картин. Обои были плохо состыкованы, и черный кант гулял зигзагом вверх-вниз. С годами розовые розы выцвели, а кремовые потемнели, словно вот-вот начнут ронять лепестки.

Должно быть, в отсутствие Ясмин Бабе очень одиноко. И даже когда она здесь, прячется в своей комнате. Она могла бы разобрать вместе с ним клинический случай после ужина. Могла бы доставить отцу удовольствие вместо того, чтобы отговариваться тем, что ей нужно слишком много учить к экзамену. Что бы он ни утверждал за ужином, его работа для него недостаточно интересна. Баба никогда в этом не признавался, но его задачи однообразны и скучны. Он бесконечно диагностирует кашель и простуду, грипп, оказывающийся не гриппом. Легкие инфекции, антибиотики, растяжения связок, прививки перед путешествиями, удаление папиллом и бородавок каждое второе утро среды, опоясывающий лишай, боли в спине, запор… Что ему нужно, так это акантамебный кератит, синдром автопивоварни или какое-нибудь редкое наследственное заболевание, представляющее вызов для его ума, что-то сложно диагностируемое. Он постоянно оттачивает профессиональные навыки, анализирует клинические случаи, накапливает знания ради дня, когда наконец сможет показать, на что способен. Этот день никогда не наступит.

Дверь в гостиную была открыта, из телевизора орала одна из так называемых «мыльных опер Ма», которые Баба и Ма смотрели вместе. Над спинкой дивана возвышался его гордый затылок. Волосы спускались до воротника, потому что без Ма его некому было подстричь. Он вертел в руке рубиново-красный хрустальный тумблер с виски, положив запястье на подлокотник дивана в том самом месте, куда Ма ставила кружку чая.

Баба выглядел таким одиноким. Раньше, много лет назад, он почти каждый вечер посещал пациентов на дому. Жаль, что теперь, без этих домашних визитов, ему нечем заняться. А может, и хорошо, что ему настолько одиноко. Возможно, это сподвигнет его сделать то, что необходимо, чтобы вернуть жену. Он должен пойти к ней и пообещать, что помирится с Арифом.

Шандор

Иногда – как сейчас, когда он сидел в своем тихом кабинете, – Шандор скучал по обдолбышам и торчкам. Ему не хватало человеческого карнавала, шума, хаоса, непредсказуемости, царивших в клинике. Эти наркоманы трогали его за душу, учили его. До краев переполняли чашу его терпения. Шандор радовался их успехам и горевал об их неудачах. Посещал их похороны.

Джо его беспокоил. Сначала отмена, потом – неявка. Придет ли он на сеанс сегодня?

У Шандора оставался еще час, чтобы поработать над докладом для ежегодной конференции Общества