– Джонни? Твой двоюродный брат из Англии?

– А кто ж еще?

– Вы же поссорились?

– Не, это наши матери разосрались.

– И когда вы в последний раз разговаривали?

– На похоронах отца.

– Так, и… с чего он решил позвонить?

– Я ему вчера написала. Он сказал, что знает кого-то из той секс-секты.

– Серьезно?

– Ага, он вообще много кого знает.

Хлоя достает из рюкзака ноутбук.

– Я тут еще кое-что обнаружила, – говорит она.

– Что?

– На момент смерти министр Джессельман от имени ряда лоббистов разрабатывал законопроект, касающийся конфиденциальности в интер- нете.

– И что?

– И то. Среди лоббистов есть «Хрониклер Энтерпрайзис».

Она открывает ноутбук.

– Погоди, – говорю я. – Это же компания, которая выкупила квесты Табиты Генри?

– Она самая.

– Твою мать. Больше ты про них ничего не нашла?

– Только битую ссылку.

Хлоя загружает страницу, но вместо сайта появляется надпись: «Страница не найдена (ошибка 404)».

Под сообщением об ошибке красуется стандартное изображение: восклицательный знак в желтом треугольнике.

Это тупик, но что-то не дает мне покоя, и я не сразу понимаю, что именно.

– Шрифт, – доходит до меня.

– Что с ним?

– Он точно такой же.

– Как где?

– Как на странице с ошибкой, которую мы получили, когда отсканировали QR-код из музея.

Я загружаю сайт на собственном ноутбуке, и мы сравниваем две страницы: на одной ошибка 404 отображается под картинкой с крутящимся мячом, на другой – точно такая же ошибка написана над треугольником с восклицательным знаком.

Стиль страниц полностью совпадает.

– Только картинки различаются, – говорит Хлоя.

Мы залезаем в HTML-код через панель разработчика, но ничего полезного не находим.

– А это что? – спрашивает Хлоя, указывая на две похожие строки текста в самом низу обеих страниц. Они состоят из случайного набора цифр, букв и пробелов, а следом идет сообщение:

«Не удалось выполнить HTTP-запрос. Код ответа 404».

– Фигня какая-то, – говорю я.

Хлоя кивает.

– Или… погоди-ка. – Я вглядываюсь в экран.

– Что такое?

– У меня есть идея, – говорю я и отправляю страницы на печать.

– Не хочешь поделиться?

Я подхожу к принтеру, дожидаясь, пока он закончит печатать.

– Что ты делаешь?

Достав страницы из лотка принтера, я складываю их в стопку и рассматриваю на просвет.

– Сама посмотри, – говорю я, подзывая Хлою.

– Охренеть, – говорит она.

Посреди случайных цифр и символов, напечатанных у края страниц, отчетливо выделяется вразумительный текст. Ссылка: gatewickinstitute.com.

– Гейтвикский институт? Это еще что? – спрашиваю я.

Мы лезем в интернет, пытаясь отыскать что-нибудь полезное.

– Тут написано, что в семидесятых и восьмидесятых годах в Гейтвике проводили ряд исследований, связанных с экспериментальной медициной. Судя по всему, довольно сомнительных, – говорит Хлоя, пролистывая страницу.

Я ничего не нахожу, поэтому закрываю ноутбук и подсаживаюсь поближе.

– Что-нибудь еще нашла?

– Да, но немного.

Хлоя раскопала их адрес в Сан-Франциско, но он датирован 1987 годом. А свежей информации нет.

Судя по всему, Гейтвикский институт – это какой-то медицинский научно-исследовательский центр-тире-санаторий, обещающий душевный и телесный покой за вполне разумную цену.

Помимо собственности в Сан-Франциско, Хлоя находит рекламу, опубликованную в печатных изданиях примерно в то же самое время. Указанный номер телефона уже давно не существует, а сама реклама странная и не особо подробная: в Гейтвикский институт требовались люди, желающие поучаствовать в исследовании, балансирующем между испытанием новых лекарств и новомодных техник самосовершенствования.

Бывших работников института Хлоя тоже находит, но все они либо умерли, либо не пользовались соцсетями, либо и то и другое вместе.

Мы как раз собираемся пойти перекусить, как Хлоя вдруг показывает мне фотографию, открытую на телефоне. На ней изображено вытянутое краснокирпичное здание с высокими окнами, по обеим сторонам которого вдоль бетонных дорожек тянутся ровные ряды берез.

– Это где? – спрашиваю я. Во рту мигом пересыхает, а дыхание слегка учащается, застревая в горле.

– В Сан-Франциско. В 1982-м это здание вместе с несколькими другими принадлежало Гейтвикскому институту.

– Где ты его нашла?

– В даркнете.

– А больше ничего написано не было? – Я пытаюсь взять себя в руки, не забывать, где я и с кем, но сердце начинает биться все чаще. Глубоко втянув в себя воздух, я на несколько секунд задерживаю дыхание и лишь затем выдыхаю.

– Ты знаешь, что это за место, – произносит она.

Сорок – тридцать.

– Не факт, – вру я. – Может, и нет. – Голос так и норовит скакнуть.

– Все в порядке?

Равный счет.

– Да.

Но во всем теле царит тошнотворная легкость. Перед глазами танцуют черные крапинки, и зрение вот-вот сузится в единую точку.

Макинрой выходит вперед.

Я поднимаю взгляд на Хлою, но она смотрит вниз. На мои ноги, где я отстукиваю встречу Джона Макинроя и Джима Курье в четвертом круге Открытого чемпионата США по теннису 1992 года.

– К, говори, что случилось?

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, сделать вид, что все хорошо. Несколько раз медленно, глубоко вдыхаю, а потом поднимаюсь с дивана и иду к шкафу. Там я достаю с верхней полки архивный короб из черно-коричневого картона.

– Я знаю это здание, – говорю я, возвращаясь к Хлое и открывая коробку.

– И что это? – спрашивает она.

– Все, что осталось у меня от родителей.

Мы с Хлоей бесчисленное количество раз обсуждали свои семьи. Она знает, что мои родители погибли в кораблекрушении, а я знаю, как сильно она мучается из-за матери-алкоголички и сестры, которую в любой момент могут упечь в психушку из-за сильнейшего расстройства личности. Но эту коробку Хлоя не видела. Одно дело – рассказывать о прошлом, и совсем другое – встретиться с ним лицом к лицу.

Коробку уже много лет не открывали, но ее содержимое я помню четко и ясно.

Хлоя смотрит, как я выкладываю на кофейный столик потрепанные папки с документами, среди которых свидетельства о рождении, бракосочетании и смерти; бейсбольные и хоккейные трофеи, поводок и ошейник Руби, внушительную пачку старых фотографий и прочие пережитки далекого прошлого, получившие материальную форму.

– Господи. Ты до сих пор так одеваешься. – Она берет в руки фотографию, где на мне надеты простые джинсы и футболка с Дэвидом Боуи.

– Успокойся, – говорю я. Мне становится лучше. Присутствие Хлои помогает.

Полистав папки, я нахожу договор собственности на дом в Олимпии. К нему скрепкой прикреплено отксерокопированное фото.

– Твою мать, – говорит Хлоя.

– Ага. Я не понимаю, как такое возможно.

На фотографии запечатлены мои родители со своими друзьями, стоящие напротив кирпичного здания. Хлоя подносит ее к снимку из даркнета. Здания одинаковые: березы и дорожки совпадают точь-в-точь.

– Это тот же самый дом, – говорит Хлоя.

Угол обзора на фотографиях слегка отличается, но здание действительно то же самое. Мне хватило одного взгляда,