Когда правительство не смогло проконтролировать достоверность заявлений, а вместо этого положилось на граждан, чтобы те оспаривали незаконные претензии, оно создало систему, которая натравливала поселенцев друг на друга. Успешная ферма могла представлять собой лишь победу одного фермера над другим; создание одного дома сводило на нет другой. Однако задержка с получением патентов могла принести и пользу фермерам, поскольку до получения патента земли не облагались налогами. За свободу от налогов пришлось заплатить, что негативно сказалось на школах и общественном развитии, а отсутствие четкого права собственности не позволило фермерам использовать свои земли в качестве залога для получения кредитов. К 1870-м годам Конгресс признал, что недостаток административного потенциала в Главном земельном управлении привел к отставанию в межевании и патентовании земель, что помешало выполнению обещаний Закона об усадьбах. Большие участки земли ожидали решения по определению права собственности. Требования реформировать как земельную систему, так и ГЗО набирали обороты.20

Однако по сравнению с Югом земледелие в Средней полосе пользовалось большим успехом. В 1866 году был принят отдельный закон о южных усадьбах, отчасти для того, чтобы компенсировать вольноотпущенникам неудачу в перераспределении южных земель. До 1 января 1867 года сорок шесть миллионов акров государственных земель в Алабаме, Арканзасе, Флориде, Луизиане и Миссисипи были открыты только для лояльных беженцев и вольноотпущенников; после этого государственные земли Юга были открыты для всех желающих. Закон требовал пяти лет проживания и уплаты взносов, чтобы получить право на максимальный участок в восемьдесят акров. Только около 41 процента претендентов, как черных, так и белых, когда-либо получали землю. Всего около семи тысяч черных семей получили землю до отмены закона в 1876 году.21

Такие люди, как Генри Айс, встречались, но они не были типичными, и даже их успех не обязательно означал триумф индивидуализма. Хоумстеды, в конце концов, были подарками государства, которое получило земли, на которых они располагались, от индейцев по договору, путем завоевания или мошенничества. В каждом случае таилась, по крайней мере, угроза применения военной силы. На желаемые земли часто претендовали железные дороги, которые также часто пользовались щедростью государства, субсидировавшего их. Однако без железных дорог у фермеров не было доступа к рынкам.

Хэмлин Гарленд, выросший из мальчика в многообещающего писателя в ходе заселения американцами Среднего Пограничья и Запада, был меньше озабочен структурными проблемами американской земельной политики, чем личными и социальными недостатками, которые, по его мнению, могли погубить дом, даже если позволяли фермерам жить. Гарленд не уклонялся от того, что неугомонность и амбиции его отца, Дика Гарленда, и таких же мужчин, как он, накладывали отпечаток на дом и семью. Они создавали дома, но их действия часто одновременно угрожали и подрывали их. Это стало постоянным тропом в произведениях Хэмлина Гарланда о Средней границе.

Американцы рассматривали ферму и как дом, и как бизнес, и это сочетание не позволяло ей стать тем убежищем от бессердечного мира, которое идеализировали викторианцы. Вернувшийся после Гражданской войны Дик Гарланд быстро стал недоволен своей висконсинской фермой с "ее перекошенными, убивающими лошадей полями", пнями и оврагами. Это был дом, окруженный родственниками и семьей, но не такая продуктивная ферма, как ему хотелось. Он продал ее, чтобы поселиться в Миннесоте на ферме, где "не было ни одного холма, достаточно большого для того, чтобы на нем мог прокатиться мальчик". Она находилась "прямо на краю прерии Глядящего стекла" с "чистым источником воды и прекрасной рощей деревьев именно там, где, как он говорил, "я хочу, а не там, где их нужно выкорчевывать". Привлекательность новой фермы пересилила привязанность к старому месту жительства, где он был женат, где родились его дети, где жили его родители и родственники. Он предполагал, что его родственники последуют за ним. Всего через год его ждала еще более удачная ферма. Гарланды снова продали и приобрели новую ферму в Айове среди "румяного океана" травы в бескрайней прерии. По всему Западу происходило "мощное распространение и перемещение", и Гарленды были вполне типичной частью этого процесса. Это был не последний их переезд.22

Румяный океан прерий" постепенно исчезал по мере того, как поселенцы нанимали "разрушителей прерий". "Разбивать" землю означает покорять и властвовать над природой, но эта фраза во многом вводила в заблуждение. Когда Хэмлин Гарланд позже написал свою самую известную книгу "Главные дороги", он изобразил героя, который едет на своем плуге, разговаривает со своими лошадьми и "обрабатывает землю". Вспашка и боронование, необходимые для того, чтобы дикие травы уступили место культурным злакам, и были тем, что многие американские фермеры, в старом джефферсоновском понимании, считали отделкой. Человеческий труд был необходимым и вполне естественным последним шагом, необходимым для приведения ландшафта в его конечную форму.23

По мере взросления Хэмлин Гарленд все больше ужасался тому бремени, которое амбиции его отца возлагали на его мать. Более поздняя книга "Дочь средней границы", которая на самом деле была продолжением мемуаров самого Гарланда, начинается с того, что в 1890-х годах его мать находилась в "плачевном состоянии". Работа на ферме стала невыносимым бременем". Хэмлин Гарленд создал из Дика Гарленда литературного героя, воплотившего в себе неоднозначность западного поселения. Дик Гарланд создавал дома, а затем жертвовал ими ради бизнеса, продавая их, чтобы начать более грандиозные предприятия на западе. Успех отца Хэмлина как фермера и его неудачи как отца и мужа были взаимосвязаны. Именно готовность таких мужчин, как Гарланд, использовать труд своих жен и детей, направлять доходы на модернизацию и улучшение фермы, а в случае необходимости - на переезд, позволила домашнему производству пшеницы обойти крупные фермы, которые в основном полагались на наемный труд. Дик Гарланд олицетворял собой демократическую мужественность и экономическое стремление, которые радикальные республиканцы хотели перенести на Запад. Его сын превратил его в нечто большее.24

Рассказы Хэмлина Гарланда о своем отце свидетельствуют о том, что коммерческий успех обошелся ему недешево. Стремление к успеху создавало дома, которые были центральным культурным символом эпохи, но необузданное стремление могло их разрушить. Лучшее литературное произведение Гарланда - это изматывающий рассказ о сельской жизни XIX века и особенно о цене, которую платили женщины, пытавшиеся сохранить домашний очаг на семейных фермах в условиях индустриализации общества. "Почему, - спрашивал он, когда его отец снова переселял их из Айовы в Дакоты, - должны быть эти страдания? Почему мать должна быть оторвана от всех своих самых дорогих друзей и вынуждена уехать в чужую страну?" Это была не просто литературная фантазия. Американцы сентиментально относились к дому и особенно к ферме, но они также рассматривали этот дом как собственность и, следовательно, залог для других предприятий.