Дом, в самом полном смысле этого слова, связан с другими понятиями - мужественностью и женственностью, - которые сформировались вокруг него, а также с другим понятием, которое к концу века вышло из обихода: компетенция или компетентность. Дом вместе с этими понятиями-спутниками обеспечивал рамки, в которых простые американцы XIX века понимали свою

1. Гарриет Бичер-Стоу, "Хижина дяди Тома" (Лондон: Джон Касселл, Ладгейт Хилл, 1852), 120.

жизни, экономики и национальных целей Реконструкции на Юге и Западе.

Дом и компетентность связаны с мужественностью и женственностью, потому что мужчина должен был достичь компетентности, чтобы поддерживать и защищать жену и мать, которые будут воспроизводить и воспитывать будущих граждан. По словам беглой рабыни, реформатора и школьной учительницы Гарриет Джейкобс, "женолюбивая жена" и "материнское достоинство" были таким же признаком дома, как и мужчина, чей труд поддерживал его.1

Производство домов было конечным обоснованием экономики, самой нации, а также государственной политики и активного правительства, которые исповедовали республиканцы. В конечном счете, республика опиралась на дома; создание домов размывало границы между государственным и частным, производством и воспроизводством, так что они перетекали друг в друга. Закон об усадьбе подчеркивал связь между созданием домов и экономическим развитием, но также и тариф, который республиканцы пропагандировали как обеспечение высокой заработной платы, что позволяло рабочим создавать и содержать дома. Американцы считали, что невозможно иметь слишком много домов.

В социальных конфликтах, в которых бывшие конфедераты выступали против вольноотпущенников, рабочие против работодателей, белые против индейцев, иммигранты против коренных жителей, а иногда и женщины против мужчин, американцы обращались к дому. Дом стал самой ценной идеологической площадкой. Те, кто овладевал им, становились культурной крепостью.

Идея дома одновременно стимулировала и ограничивала стремление личности. Успешная экономика порождала независимых мужчин, которые защищали дома и семьи, воспроизводящие республиканских граждан. Но слишком сильное стремление превращалось в беспокойство или жадность, что угрожало не только дому семьи, но и домам других семей и связанным с ними культурным ценностям мужественности, независимости и гражданственности. Богатство должно было распределяться так, чтобы обеспечить максимальное количество домов.

В этом американском мире богатые и очень бедные были опасными классами, потому что и бедность, и чрезмерное богатство угрожали дому. То, что позже назовут американской мечтой, в годы после Гражданской войны было не столько стремлением к богатству, сколько к сумме, гарантирующей безопасность и умеренный уровень благосостояния, необходимый для поддержания дома. Процветающая ферма - это компетенция. Для рабочих заработная плата, позволяющая содержать семью с запасом на трудные времена, представляла собой эту компетенцию. Когда человек благодаря упорному труду или удаче превышал компетенцию и обладал достаточным состоянием, чтобы содержать

Чтобы обеспечить себя и свою семью на всю жизнь, он очень часто уходил на пенсию. В 1863 году в возрасте двадцати девяти лет Чарльз Шофилд, успешный текстильный фабрикант из Филадельфии, продал свою долю в фирме за 40 000 долларов и "грамотно ушел на пенсию". Шофилд считал себя "достаточно богатым".2

Авраам Линкольн был символом возможностей, достижений и прогресса, которые представляла собой профессия. В 1860 году он сказал аудитории в Нью-Хейвене, штат Коннектикут: "Мне не стыдно признаться, что двадцать пять лет назад я был наемным рабочим, тачал рельсы, работал на лодке-плоскодонке - именно то, что может случиться с сыном любого бедняка". Но в свободных штатах человек знал, что "он может улучшить свое положение... нет такого, чтобы свободный человек был на всю жизнь закрепощен, в состоянии

наемный рабочий____ человек, который работал на другого в прошлом году, в этом году

трудится на себя, а в следующем году нанимает других, чтобы те работали на него". Если человек "продолжает всю жизнь находиться в состоянии наемного рабочего, то это не вина системы, а следствие либо зависимой природы, которая предпочитает ее, либо импровизации, глупости, либо особого несчастья". Система "свободного труда открывает путь для всех - дает надежду всем, и энергию, и прогресс, и улучшение условий для всех". После смерти Линкольна его личный путь от бревенчатой хижины до Белого дома стал апофеозом свободного труда. Все было возможно для тех, кто стремился к этому.3

Республиканцы представляли свой будущий электорат на Юге и Западе как борцов за независимость по образцу Линкольна и Шофилда. Задача, провозглашенная "Нацией" после Аппоматтокса, состояла в том, чтобы преобразовать Юг по образу и подобию Севера, "обновить [его] почву, вырастить неслыханные урожаи, расчистить леса и осушить болота, привести в действие водные ресурсы, поставить хлопкоочистительные заводы рядом с кукурузными полями, построить шоссе, разведать шахты, словом, перевернуть ленивый, бесцельный южный мир вверх дном".4

На Среднем Западе "книги кружек", памятные истории графств, в которых отражались результаты труда всей жизни на пути развития отдельных ферм от хижин на полянах до беленых фермерских домов и хозяйственных построек, запечатлели не только создание ферм, но и домов. Когда П. Б. С. Пинчбек, некогда, по слухам, азартный игрок на речных судах и очень недолго бывший чернокожим губернатором Луизианы, а также избранным, но так и не состоявшимся сенатором и представителем, сказал, что все, что нужно чернокожим, - это "шанс белого человека", он использовал фразу азартного игрока, чтобы выразить желание расширить возможности Америки за цветовую черту. Индейцы представляли собой более серьезную проблему, но, несмотря на то, что они все еще держали свои земли общинно, чокто, крики и чероки содержали в себе стремящийся к успеху класс, чьи экономические амбиции, похоже, совпадали с амбициями белых. Эти коммерческие фермеры и владельцы ранчо могли бы показаться воплощением ассимилированных американских индейцев, по крайней мере, в экономическом плане. Восстановленные Соединенные Штаты были бы прогрессивной нацией мелких производителей. В стране не будет наследственной элиты, не будет богатых и бедных. Конкуренция, в теории, уничтожит и тех, и других.5

Линкольн говорил знакомыми словами о прогрессе и уверенности в себе, а дом был одновременно и продуктом, и местом воспроизводства этих ценностей. Если труд американских мужчин не приводил к созданию дома, они не были мужчинами. Если женщины не помогали создавать и контролировать домашнее пространство, они не могли быть настоящими женщинами. Без дома страна не могла воспроизводить республиканских граждан. Дома давали приют и в значительной степени ограничивали девочек, которых не поощряли исследовать более широкий мир, и готовили мальчиков к независимой жизни, которая позволила бы им содержать собственные дома. В отрыве от этой большой культурной вселенной споры о политике и экономике не имели смысла.6

Дом упорядочивал общество, но при этом порождал ряд американских парадоксов. С одной стороны, дом искупал мужской индивидуализм и независимость от эгоизма, создавая при этом арену для женской независимости. Мужественность требовала независимости, потому что, как писала газета New York Times в 1879 году,