«Айрис, кажется, прониклась доверием к доктору Р., – сообщает запись на следующей странице – или же ловко делает вид, что это так. Они с удовольствием проводят время за разговорами, угощая друг друга легендами и народными сказками. Разговоры эти они ведут в основном по-английски, вне всякого сомнения из любезности ко мне, но иногда переходят на странный гортанный язык, на котором она говорила в детстве. Она продолжает работать, утверждая, вопреки доводам здравого смысла, что это помогает от бессонницы, которая продолжает ее мучить. Впрочем, благодаря лекарствам доктора ей иногда удается вздремнуть днем или ранним вечером. Айрис постоянно делает карандашные наброски, иногда перенося их на небольшой холст. Работает она с бешеной скоростью, но, закончив картину, утрачивает к ней всякий интерес. Стоит краскам высохнуть, она готова ее сжечь– и сделала бы так, если бы я не вступался за несчастные полотна. В гостинице, где мы жили перед этим, она оставила три своих работы.

Образы, которые она воспроизводит, постоянно повторяются – поле, надвигается буря, облака закрывают полуденное солнце, повсюду глаза и крылья. Разум начинает болеть, не в силах это вместить. Вспоминаю, как этот тип Кнауф, положив руку на ее колено – негодяй словно не замечал, что я стою рядом, – с задумчивым видом рассматривал картины и после печально проронил:

– Ах, моя прекрасная мадам… Я вижу, вам тоже помогают работать ангелы…

На рассвете мы отправляемся дальше. Прежде чем достигнем цели, вероятно, сделаем остановку, а то и две.

Доктор Р. говорит, что начнет завтра ночью».

Итак, продолжение следует, подумала я, переворачивая страницу.

Следующий документ, который я извлекла из пачки, однако, уводил от этой захватывающей истории в сторону. Это было письмо, датированное ноябрем того же года. Имя адресата уже было мне знакомо: доктор медицины Адельхарт Уиткомб, хирург-кузен. Почерк мистера Уиткомба заметно изменился, стал более мелким, сжатым и торопливым. При этом читался он легче, вероятно потому, что письмо, в отличие от дневника, предназначалось для другого человека.

«Дорогой мой Адельхарт, – говорилось в письме, – прошу, не расценивай долгое мое молчание как упрек за то, что ты рекомендовал мне доктора Р., хотя его неустанные попытки помочь Айрис оказались не столь плодотворными, как нам того хотелось бы. Дело в том, что за это время произошли события, изменившие нашу жизнь столь решительно, что некоторое разочарование, связанное с доктором, стало наименьшей из моих забот.

Взглянув на обратный адрес, ты поймешь, что мы с женой более не в Европе, ибо вынуждены были прервать путешествие из-за обстоятельств, которые находятся не в нашей – и ни в чьей-либо еще – власти.

Незадолго до того, как мы прибыли в Дзенгаст, доктор Р. при помощи лекарств и советов установил с Айрис доверительные отношения, позволяющие рассчитывать, что телепатическое воздействие, когда оно наконец будет применено, даст наилучший результат. Выбрав наиболее благоприятный, по его мнению, момент, он погрузил Айрис в состояние транса или гипнотического сна. Странно и тревожно было видеть, как моя возлюбленная, обычно столь живая и острая на язык, сидит, безжизненно свесив руки, и отвечает на вопросы монотонно и вяло. Через несколько секунд они с доктором Р. перешли на тот древний язык, который знают оба. Поначалу я пытался вслушиваться в непонятные для меня созвучия, но после, извинившись, отправился в гостиную нашего номера, где попытался писать письма. Впрочем, гортанное бормотание, беспрестанно доносившееся из-за неплотно закрытой двери спальни, отвлекало меня и не позволяло сосредоточиться.

Когда доктор Р. наконец вышел, признаюсь, я едва не подпрыгнул от нетерпения, так что ему пришлось сделать жест, призывая меня к молчанию. Плотно закрыв дверь, он приблизился ко мне.

– Ваша супруга, мистер Уиткомб, отнюдь не пребывает в плену заблуждения и не вводит в заблуждение никого другого, – начал он. – Она столь же вменяема, как и любая другая женщина.

Услыхав это, я испытал огромное облегчение. Без ложного стыда признаюсь, что на глаза мои выступили слезы. Доктор Р. подошел к буфету и налил нам обоим по щедрой порции местного коньяка.

– Я погрузил ее в глубокий естественный сон, – сообщил он. – Полагаю, через час или около того она проснется, посвежевшая и отдохнувшая.

– Она будет помнить, что с ней произошло?

– О, безусловно, все до мельчайших деталей. Если бы она это забыла, все мои усилия пропали бы втуне. – Доктор устало улыбнулся. – Надеюсь, вы не сочтете оскорблением, если я признаюсь, что считал рассказ вашей супруги вымыслом, хотя, возможно, неосознанным. Да, полагал я, именно то, что доктор Фрейд называет подсознанием, породило эту фантазию, которая стала защитной реакцией на травму, связанную со смертью отца, свидетельницей которой была миссис Уиткомб. Вероятность того, что она способствовала этой смерти, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Многое из того, что мне довелось узнать при близком знакомстве с ней, говорило в пользу именно такого предположения. Признайтесь, именно опасения, связанные с тем, что ваша супруга причастна к смерти своего отца, заставили вас обратиться ко мне за помощью?

Этого я отрицать не мог.

– Было бы глупо закрывать глаза на некоторые тревожные обстоятельства и факты. Как известно, убийство – преступление, не имеющее возрастных ограничений. Тем не менее трудно вообразить, что девятилетняя девочка справилась со взрослым мужчиной, своим отцом. И все, что произошло после, его отрубленная голова, закопанная в поле… – пробормотал я.

– Не забывайте, что этот безумец был истощен длительным голодом и напряжением, а его дочь напугана до умопомрачения, – возразил доктор. – Страх, как известно, удесятеряет силы. Признаюсь, мне приходилось сталкиваться и с более невероятными преступлениями. Однако, несмотря на все свои переживания, ваша жена не испытывает чувства вины – не психологически, по крайней мере, что убеждает меня в том, что она не совершала его физически.

Я почувствовал дрожь в коленях и преодолел желание опуститься на стул, одним глотком допив коньяк.

– Вы в этом уверены?

– Вполне уверен. Ваша супруга, как вам, без сомнения, прекрасно известно, наделена выдающимися творческими способностями, а это означает, что она постоянно находится во власти своих идей, своих пристрастий и своего воображения. Кстати, именно ее бурное воображение может стать причиной некоторых проблем. Хотя я почти не сомневаюсь, что она не совершила ничего криминального, из этого отнюдь не следует, что события развивались именно так, как сохранила ее память.

– Я не совсем вас понимаю.

Доктор Р. замешкался. Пока он молчал, страх, терзавший меня, становился все более невыносимым.

– Подробности не имеют значения, – произнес он наконец. –