– Да так, ерунда, – пробормотала я, забирая у него кружку. – Просто идиотское сообщение от этого придурка Вроба Барни. Желает мне сил в час испытания и прочая фигня.

– Откуда он вообще узнал, что с тобой случилось? – нахмурился Саймон.

– Вот именно. Ты не…

Звук, извещающий о новом сообщении, не дал мне договорить. На экране возникли новые строчки, так быстро, словно Вроб слышал наш разговор.

«Уксусный дом = опасность».

«На твоем месте я держался бы от него подальше».

«Никто не захочет с тобой работать, если узнает, что ты ненадежная».

Мы обменялись удивленными взглядами. Прежде чем Саймон успел хоть что-то сказать, зазвонил телефон, валявшийся на кровати. Саймон наклонился, чтобы прочесть имя звонившего.

– Национальный киноархив – Ян Маттеус.

– Сукин сын, – выдохнула я и захлопнула крышку ноутбука.

Короче говоря, Ян уже был в курсе случившегося.

– Не знаю, что тебе наговорили, но ничего страшного со мной не произошло. – У меня было такое чувство, что я произношу эту фразу десятый раз за день. – Поездка удалась, собрали кучу интересной информации. Конечно, работать пришлось в бешеном темпе и я слегка переутомилась. В общем, хорошо, что мы живем в двадцать первом веке. Современная медицина – замечательная вещь. Сейчас я чувствую себя прекрасно. Все, конец истории.

– Рад, что ты здорова, Луиз. Но ты же понимаешь, я должен был узнать…

– Разумеется. Ты должен удостовериться, что состояние моего здоровья не помешает осуществлению проекта. Можешь не сомневаться, здоровье меня не подведет. Сегодня меня выписали, не найдя никаких болезней. Если хочешь узнать подробнее, могу дать тебе номер своего доктора.

– О, что ты, в этом нет никакой необходимости.

И на этом спасибо, подумала я, а вслух сказала:

– В общем, я снова в строю.

– Когда я смогу увидеть материалы, которые вы собрали?

– Завтра я встречаюсь с Сафи. Возможно, к четвергу мы успеем привести материалы в относительный порядок, так что их можно будет показать.

– Сделайте это к пятнице.

– Отлично.

Я дала отбой, повернулась к Саймону и пробормотала дрожащим голосом:

– Господи боже, что же это такое… Весь город знает, что со мной стряслось. Скажи честно, кому ты об этом рассказывал.

– Абсолютно никому, – заверил Саймон. – Кроме родителей, разумеется. Может, Ли рассказала кому-то из своих подруг…

– Вроб Барни не относится к числу подруг моей матери.

– Ну, может быть, он узнал из Интернета. Там же публикуют новости.

– О, оказывается, я стала знаменитостью! Бывший кинокритик Луиз Кернс упала в обморок в Задрищенске, штат Онтарио. Самая потрясающая новость дня! – Я покачала головой. – Последним кинокритиком, который действительно пользовался известностью, был Роберт Эберт. Но он уже умер.

– Откуда тогда Маттеус узнал о твоей болезни?

– Думаю, ему рассказал Вроб, – пожала плечами я. – Или Крис Колби.

– Но зачем Крису…

– Думаю, Вроб заплатил ему. Сегодня я уже видела его на улице, он сидел в машине. Не сомневаюсь, он за мной следил. Мама была рядом, она подтвердит… подтвердит, что я его заметила… – Я осеклась и тяжело вздохнула. – Нет, маму, конечно, не стоит в это втягивать. Она, кажется, и так думает, что я начинаю сходить с ума. И переживает, что я слишком рано выписалась из больницы.

Во взгляде Саймона мелькнуло беспокойство.

– Честно говоря, вид у тебя усталый. Ложись поскорее спать. Завтра разберемся, что к чему.

– Да, – кивнула я, хотя вовсе не была в этом уверена.

К счастью, спала я без всяких снов, а проснувшись, поняла, что чувствую себя намного лучше – просто от того, что нахожусь дома. Я не представляла, сколько сейчас времени, но чувствовала, что стоит глубокая ночь; в квартире царила темнота, жалюзи были опущены, и рядом со мной лежал Саймон, как всегда скатившийся во впадину в центре матраса и сбивший простыни в бесформенную кучу. Моя рука, придавленная его шеей, слегка затекла; освободив ее, я обняла его покрепче и принялась целовать его потный лоб, нос, губы.

– Эй, ты спишь?

– Уже нет.

– Забыла спросить, не было ли у тебя неприятностей на работе, когда выходные затянулись?

– Нет, никаких неприятностей. Я сказал, что ты больна, и к этому отнеслись с пониманием. Люди у нас в офисе неплохие. – Мы помолчали. – К тому же до конца квартала еще далеко, и, даже если с системой что-то пойдет не так, дело можно отложить на день. Иногда это лучшее решение. Проверенный годами метод. – Саймон устроился поудобнее, поцеловал меня в щеку и подвинулся, давая мне возможность освободить руку, что я незамедлительно сделала. Повернулась на спину и слегка потянулась. Как выяснилось, это была ошибка – плечо пронзила боль. Легкий стон, который я испустила, заставил Саймона напрячься.

– Спина? – спросил он.

– Да нет, плечо. – С трудом удержавшись от желания пожать плечами, я добавила: – Обычная история.

– Сильно болит? – Саймон приподнялся на локте, так, чтобы видеть мое лицо. – Может, нужно принять какие-нибудь таблетки?

– Неплохо бы, – вздохнула я. – Но доктор сказал, мне необходимо сокращать прием лекарств. Ограничиться мелатонином, всякой там травяной хренотенью и… – Я осеклась. – Ты слышишь… что это?

Мы оба замерли, прислушиваясь. Поначалу было тихо, и я даже не могла вспомнить, какой именно звук привлек мое внимание. Но потом это повторилось – скрип матрасных пружин, грохот падающих игрушек, доносившийся из комнаты Кларка. Пронзительный, горестный вопль, перешедший в плач.

Кларк часто плакал по ночам и просыпался от собственного плача. Я не знала, какова причина этих ночных рыданий, но догадывалась, что его мучают кошмары, которые становятся многократно мучительнее, если ты не в состоянии отличить сон от яви или рассказать о нем кому-нибудь. Те немногие слова, которые Кларк усвоил благодаря эхолалии, он начал использовать сравнительно недавно, к тому же любое потрясение стирало их с поверхности его сознания, как тряпка стирает влажные разводы с оконного стекла. То, что копилось месяцами, исчезало в мгновение ока, оставляя в его распоряжении лишь крик и слезы.

Мы с Саймоном обеспокоенно переглянулись.

– Пойду наберу ванну, – сказала я. Он молча кивнул.

Я встала и поплелась в ванную. Через несколько минут Саймон притащил туда Кларка. Обмочившийся, икающий, несчастный, он прижимался к груди отца, как детеныш обезьяны. Мы посадили его в ванну, я направила душ на его волосы, и без того мокрые от пота. Кларк не сопротивлялся, лишь громко стонал, выражая недовольство. Саймон меж тем загрузил белье с его кровати в стиральную машину. Очки я забыла надеть, так что лицо Кларка казалось мне размытым пятном с глазами, бледной трагической маской. Он