«Господи ты Боже мой! Ну почему я так слепо и послушно выполняю его просьбу? И зачем паспорт? И куда он собирается на пару дней? И что мы будем делать?» Последний вопрос вызвал сладкую истому, пересилившую минутную рассудочность, и Юля, плюнув на рассудок, пулей выскочила за дверь подъезда. «Что будет — то и будет! Я его люблю, и он лучше всех на свете!» С этим трудно было спорить. Да и некому, если честно: мысли Юлии Батмановой уже крутились в другом направлении, стараясь угадать, какой сюрприз ее ожидает.

Сюрприз стал неясно прорисовываться в тумане Юлиных предположений в аэропорту, когда Юра взял ее паспорт и попросил подождать у стойки. «Куда-то летим, — догадалась она, — куда?»

— Солнышко, пойдем быстрее, уже посадка идет.

«Не буду ни о чем спрашивать. Умру, а не буду! — решила стойкая пассажирка. — Сказано ведь: ни о чем не расспрашивай». Но в билет все же заглянула (имеет право!) и удивилась: «Надо же, от города, куда они летят, всего час езды до бабушки! Вот было бы здорово ее навестить!»

В самолете, пристроившись у окна, Юля выполнила просьбу стюардессы пристегнуть ремень, привести спинку кресла в вертикальное положение, искоса взглянула на Юру, приудобилась в кресле и прикрыла глаза. «Что это он вроде какой-то напряженный? — размышляла ведомая. — Серьезный, страсть! Молчит и вроде ждет чего-то. Взлета, наверное. Может, высоты боится? Точно — я. Для меня полет в самолете — summa summarum[19]. Ладно, мы тоже помолчим, — размножила себя Юля, — доверять так доверять! Credo quia absurdum!»[20] — оценила она собственную доверчивость и уставилась в иллюминатор. За круглым окошком шла своя, аэрофлотская жизнь Где-то внизу проехал автокар с мужичком и грудой чемоданов, вдалеке шел на посадку самолет, у самой кромки взлетной полосы стояли трое, одетые в летные куртки, и, оживленно жестикулируя, никак не хотели расходиться. «А вдруг они нашли у нас неисправность и теперь спорят: может ли самолет с ней лететь или нет?» — испугалась Юля.

— Не бойся, Рыжик, мы долетим благополучно.

— А я и не боюсь. Просто думаю: кто это и о чем они могут спорить?

Юрий заглянул в иллюминатор.

— Это, наверное, техсостав. Мало ли о чем мужики могут спорить? Мы вообще ужасные спорщики. Где больше двух, там всегда спор, — пошутил он, ласково прикоснувшись к ее руке.

Самолет вздрогнул, и огоньки внизу, потеряв четкие очертания, сплелись в единую светящуюся гирлянду, затем она превратилась в длинную яркую линию, опускавшуюся прямо на глазах, а вскоре и совсем исчезла. Место рядом с ними пустовало, и это Юле очень понравилось.

— Кажется, мы взлетели, — небрежно заметила она, вжавшись в кресло.

— Расслабься, Рыжик, с нами ничего не случится, — шепнул Юрий.

Она хотела принять независимый, бесстрашный вид, но передумала и честно призналась:

— Глупо, конечно, но ничего не могу с собой поделать — боюсь взлета.

— Взлета, солнышко, никогда не надо бояться. Бояться нужно не динамики, а статики. Неподвижности, а не движения.

— В жизни, но не в полете, — возразила Юля.

— А взлет — та же жизнь. Только между небом и землей. А точнее — это жизнь, которая стремится ввысь.

— Красиво, — согласилась Юля, — но не убедительно.

Он рассмеялся.

— Крепкий орешек! Убедить тебя не просто.

— Ну, в жизни всегда есть место подвигу, — скромно охарактеризовала его попытку Юля. — Отчего бы и не попытаться?

— Попытаюсь.

Он посерьезнел. Черные глаза ласково и вдумчиво смотрели на Юлю. По спине у нее вдруг пробежал холодок, и почему-то мелькнула мысль: хорошо, что сижу, а не стою. Он взял ее руку в свою. Помолчал. Потер переносицу. Смешно наморщил лоб. И выдал:

— Юля, я люблю тебя. Выходи за меня замуж. — Его глаза — черными углями на побледневшем лице — обожгли Юлю.

— Юр, можно я буду называть тебя «угольком»? — вдруг ляпнула она.

— Юлька, я люблю тебя. В тот самый первый день, когда тебя увидел, я понял: или ты, или никто. Я люблю тебя и хочу с тобой жить и стариться. Я хочу вместе с тобой взлетать и приземляться, уезжать и приезжать, отплывать и возвращаться. Я хочу с тобой засыпать и просыпаться, завтракать и ужинать. Я хочу тебя одевать и раздевать. Я хочу, чтобы у нас был общий дом. И чтобы в нем смеялись наши дети. Я хочу всегда видеть тебя рядом. Всегда, всю жизнь, до конца! Выходи за меня, солнышко.

Юля глубоко вздохнула. Горячий ком внутри, разрастаясь, заполнял своим жаром каждую клеточку ее тела, растекался по сосудам, сбивал дыхание, останавливал сердце. «О Господи, — испугалась она, — сейчас умру — и ничего не успею ответить! И он не узнает, как я его люблю!»

— Я согласна! — выдохнула. И сразу же почувствовала себя легкой, звенящей и — абсолютно, беспредельно — счастливой.

— Клянусь, солнышко, никогда, ни на минуту не заставлю я тебя пожалеть об этом! — Он наклонился и губами чуть прикоснулся к ее руке. Затем, перевернув тыльной стороной кверху, перецеловал три линии, пересекающие ладонь. — Хочу остаться в твоем сердце, на уме и в судьбе. Навсегда.

— А ты откуда знаешь, что обозначают эти линии?

— Ты забыла, меня воспитывала мудрая женщина. Ведьма.

— Что будем пить? Минеральную? Лимонад? — вежливо спросила стюардесса.

— Лимонад, — дружно ответили они и рассмеялись.

Молодая женщина, зараженная их веселостью, улыбнулась.

— В свадебное путешествие летим?

— Нет, — смутилась Юля.

— Извините, — с недоверчивой улыбкой стюардесса подала им заполненные наполовину пластмассовые стаканчики и повезла свою тележку дальше по проходу.

— За тебя, Рыжик!

— За тебя! — ответила она и лихо осушила белую емкость.

— А вот теперь я могу открыть свой секрет. А точнее — сюрприз.

— Открывай!

— Мы летим к бабушке. И я, как благородный человек, намереваюсь просить у нее твоей руки.

— К бабушке?! — ахнула Юля. — Ну ты даешь! А если бы я отказала?

— Тогда несчастный и убитый горем, но по-прежнему благородный, я оставил бы тебя с обратным билетом у ее двери и двинул назад, в холодную, тоскливую столицу. Предаваться в одиночестве безутешному отчаянию.

— Бедный! — пожалела его Юля и, задумавшись на секунду, авторитетно заявила, — нет, такому не бывать! Нельзя бросать человека одного в чужом, незнакомом городе. Этому учила одна старая мудрая женщина, которая воспитывала меня.

Оставшуюся часть полета они провели в веселом трепе — обо всем и ни о чем. О погоде, о южных базарах, о пирожках с мясом и малосольных огурцах, которые Юлька обожала в детстве, о море, о мандаринах, которые оба могли съесть по ящику. Выяснилось и первое серьезное