— Угу, без верхней одежды. Ладно, пофиг, так и скажу… — И добавляю под нос: — Все же кругом идиоты.

Поднимаемся на крыльцо, тоже присыпанное снегом. Гордеева в своих туфлях поскальзывается, чуть не падает, но я на автомате ловлю ее, почти обнимаю за талию. Правда сразу убираю руку.

— Ну вот, всё как ты хотела.

— Благодарю, — улыбается она. — Но я хотела не так, а с чувством, с толком, с расстановкой.

Смотрю на Гордееву и понимаю, что ни черта ее не понимаю.

— Ладно, я же шучу. Идем.

— Ты так дошутишься… — предупреждаю я и, открыв дверь, пропускаю ее вперед.

Мы с ней проходим сквозь молчаливый лес стоящих в фойе. Пока никто ничего не говорит и ни о чем не спрашивает, но это пока. Все ещё просто переваривают увиденное и, видать, никак не переварят.

В классе меня и Гордееву тоже встречают гробовой тишиной. Смотрят на нас так, словно нас на днях похоронили, а мы вдруг воскресли и явились как ни в чем не бывало. Только Влад тихо присвистывает.

Соньки пока нет, опаздывает. Обычно или я ее везу в школу, или отцовский водила, или Яна за ней заезжает. Яна, кстати, тоже еще не пришла. До остальных мне дела нет, а вот с ними придется как-то объясняться.

Появляются обе одновременно, со звонком. И по их лицам сразу видно — они в курсе. Им уже поведали новость. Сонька еще ничего, а вот Яна успела поплакать. Садится, берет телефон и начинает что-то кому-то строчить. Наверное, мне. Но айфон у меня разрядился еще ночью, а кабеля с собой не было.

— Яна, убери телефон, — велит ей француженка.

Она нехотя подчиняется. Но то и дело оглядывается на меня, и по ее выражению я примерно представляю, что она мне понаписала.

Соня тоже как на иголках. Вертится, одними губами шепчет, пытается что-то выразить жестами, кивком указывая то на Гордееву, то на меня, то на Яну. А я делаю вид, что не догоняю, и сижу с непроницаемой миной.

После урока Яна перехватывает меня, я даже выйти из кабинета не успеваю.

— Стас, тебе не кажется, что нам нужно поговорить? — преграждая проход, спрашивает Яна.

Наши молчком выметаются из кабинета, только Гордеева возится дольше всех. Ну и Соня моя, конечно, не оставляет подругу без поддержки.

Я усаживаюсь на столешницу.

— Ну, давай, поговорим, — соглашаюсь я, а сам палю за Гордеевой.

— А ты, Швабра, что встала? Уши греешь? Вали давай отсюда! — заметив мой взгляд, выкрикивает взвинченная Янка.

— Ян, давай только без истерик.

— А кто истерит? — выкатывает она глаза. — Я абсолютно спокойна! Просто не люблю, когда всякие стоят тут и подслушивают.

Гордеева, фыркнув, уходит.

Сонька крутится рядом с дверью, чтобы, видимо, никого не впускать, пока мы выясняем отношения.

— Почему у тебя телефон недоступен?

— Сел, — отвечаю честно. Даже достаю и демонстрирую мертвый экран.

Взглянув без всякого интереса, она спрашивает о том, что ее действительно тревожит:

— Стас, это правда, что вы приехали вместе?

— Ты про Гордееву? Правда.

— Как такое вообще возможно?! — тут же взвивается она. Почти кричит. — Я даже не знаю… У меня в голове не укладывается! Швабра и ты! Это какой-то бред! Абсурд! Стас, как ты мог пустить ее к себе в машину? А говорят еще, что она в твоем пиджаке была! Это так? Господи… Что происходит, Стас? Как эта… оказалась в твоей машине? Почему ты вообще с ней… С ней же никто не общается! Ей же… бойкот… Она же… швабра! Как ты мог?

Яну трясет так, что она заикается и часть слов проглатывает. И, очевидно, вот-вот разрыдается. В припухших глазах уже стоят слезы. Чисто по-человечески мне ее жалко, но дипломатия не мой конек. Я не знаю, как все объяснить. Да у меня самого в голове полный хаос.

— Ян, успокойся. В общем, прости, но давай со всем этим покончим.

Сморгнув, она несколько секунд смотрит на меня в полном недоумении. Потом переспрашивает с надрывом:

— Что значит — покончим? С чем — со всем?

— С нами. С нашими отношениями. Так яснее?

— Т-то есть… ты меня бросаешь?

У Яны мелко дрожит нижняя губа, а по щеке быстро прокатывается слеза.

Чувствую себя последней сволочью, но тем не менее говорю:

— Да.

— П-почему? — всхлипывает Яна. — Что не так? Все же хорошо было…

— Да не было хорошо… мне уже не было… — не в силах смотреть на ее несчастное лицо я поднимаю глаза к потолку. — Ян, ты прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Нам правда было прикольно, но это прошло… Сейчас я уже не хочу ничего…

Я поднимаюсь, и Яна тут же цепляется за рукав, останавливая меня.

— Это из-за Швабры? Из-за нее ты меня бросаешь?

— Нет, — высвобождаю руку и иду на выход.

— Что у вас с ней было? — выкрикивает Яна сквозь рыдания. — Я имею право знать!

— Ничего у нас с ней не было. Успокойся уже, — отвечаю, не оглядываясь, не останавливаясь.

Прохожу мимо Соньки, и она вдруг украдкой мне подмигивает. Вроде как заговорщически. Качнув головой, типа, не придумывай, наконец выхожу в коридор.

48. Стас

Вторым у нас алгебра. Из-за разборок с Яной опаздываю на пару минут и с порога нарываюсь на злобный взгляд математика. Он вообще сегодня не в духе. Разговаривает со всеми через губу, а Гордееву демонстративно игнорирует. И я, кажется, догадываюсь, почему. Обиделся, видать, что вчера не пришла на его дурацкий кружок или куда он ее там зазывал.

Она, смотрю, сидит вся такая виноватая и понурая. А этот ее будто не замечает, хотя обычно весь урок только и слышно: Женя, Женя…

— Кто-нибудь знает, почему Яны сегодня нет? — спрашивает Арсений у наших.

— У нее заболела голова, она ушла после первого урока, — отвечает Сонька, как раз заходя в аудиторию.

— Поразительно безответственное отношение к учебе! — взрывается математик. — Хотим ходим, хотим — нет. Хотим опаздываем! А хотим вообще не приходим. И нет чтобы подойти предупредить, чтобы не ждали… Как будто это мне, черт возьми, надо!

Этот возмущенный спич явно адресован Гордеевой. Она тоже это понимает и еще больше опускает голову.

Весь урок Арсений так и ведет с обиженной миной, ни разу напрямую к ней не обратившись.

После звонка Гордеева сама к нему подходит. Что-то ему втирает, брови домиком сводит, руку к груди прикладывает. Оправдывается, фу. Смотреть противно. Давай, еще на колени бухнись.

Этот же павлин поджимает обиженно губы, но слушает ее. А затем даже начинает