Скоро в лагерь заехал и наш спутник Моравский. Он в тот же день не смог достать денег, то был приятно удивлен, что все счета по гостинице «Франция» были оплачены, а мы уже вполне устроены. Предполагал еще два дня задержаться во Владикавказе и с попутчиком мчаться по Военно-Грузинской дороге в Тифлис, в свою бригаду. Мы с ним рассчитались во всех расходах и сердечно по-братски простились.

С этих пор потекла моя лагерная жизнь в правильных занятиях и общении с моими новыми сослуживцами и по батарее, и по бригаде.

В первое же воскресенье мои новые товарищи предложили совместно навестить летний клуб в г. Владикавказе, так называемый «Летний кружок». Он объединял все русское и туземное общество: там устраивались концерты оркестрами военной музыки, а главное, играли в карты, на бильярдах и в кости на свежем воздухе. В буфете можно было получить всякую еду. Клуб почти каждый вечер был полон представителями общества и их семьями, а по воскресным дням устраивались на большой открытой веранде оживленные танцы.

Общий характер и тон жизни сохранял все главные черты, отмеченные Лермонтовым и графом Львом Толстым. Владикавказ был административным центром Северного Кавказа и местопребыванием старших штабов: 20й пехотной дивизии и 20й артиллерийской бригады, Терского казачьего войска и военно-туземного административного областного управления. Общество было большое и очень оживленное. Однако, тон жизни был все-таки сугубо провинциальный и малоинтересный. Семьи военнослужащих преобладали, со всеми своими специфическими стремлениями жить на получаемое содержание широко и весело. Туземное осетинское, грузинское, армянское общество, среди которых было много чиновников и офицеров военно-народного управления, а также и служащих в строевых частях армии (пехоты, казаков и даже в артиллерии) тянулось изо всех сил за русскими.

Семьи взаимно обменивались визитами, легко сходились, но так же легко и расходились, а, в общем, делились на много частных кружков, соперничающих друг с дружкой; всех же объединяла танцевальная веранда «Летнего кружка». Настроение в обществе было, в общем, миролюбивое, и особых громких скандалов не было. Карты поглощали людей более солидных, а танцы и взаимное ухаживание захватывало молодцов. Каждому новому человеку были рады и старались непременно залучить его в свой кружок. Семьи отличались широким гостеприимством, соперничая в приеме гостей друг перед дружкой.

Туземные девицы, воспитывающиеся в местной гимназии, стремились выходить замуж за русских, а русские офицеры часто увлекались туземными красавицами, попадая в очень искусно построенную для брака ловушку.

Словом, я скоро понял, почему из 20й артиллерийской бригады уже немало лет офицеры не пытались уезжать в академии. В чудном климате, при сравнительно дешевой жизни, в обольстительном гостеприимной старинном бытке общества, по существу, незлого, а к родственникам доброжелательного, парализовалась быстро энергия молодого офицера: для академии надо было опять серьезно работать с большим напряжением всех сил, без всякой надежды на безусловно обеспеченный успехом конец всех лишений и испытаний жизни в столице впроголодь за время академических лет.

Если офицер прослужил в своей части установленный предельный срок для поступления в академию и не воспользовался этим, то уже и товарищи начинали над ним трунить: «Мальбрук в поход собрался…» Женитьба же в раннем возрасте почти безнадежно ставила крест на дальнейшем стремлении молодого офицера к высшему образованию… И я насторожился… «Летний кружок» я с товарищами посещал и даже принимал участие в танцах, но от самых ласковых приглашений бывать «запросто» в семьях старался уклоняться под всякими предлогами.

Жизнь в лагере текла своим чередом. Моими сослуживцами в батарее, кроме командира (Рыпинского), старшего капитана «Янжула), были заведующий хозяйством (штабс-капитан Аггеев), поручик Белоусов, прапорщик Заустинский – все они – питомцы военных училищ. Все мои сослуживцы были люди очень доброжелательные и прекрасно ко мне относились. Перевооружение бригады, а в частности, батареи новыми стальными орудиями было для них дело новое, и они охотно предоставляли мне возможность не только самостоятельно работать в своем взводе, но без всякого ущемления самолюбия просили помогать в обучении и всего состава батареи. Дело это мне было действительно знакомо, а все знания из училища свежи. С усердием я трудился над обучением личного состава и всей батареи, что меня очень сблизило с людьми: теперь меня уже знала вся батарея, сердечно отвечая на мой привет.

Началась практическая стрельба. Здесь и командир батареи, и сам бригадир принимали живое участие в занятиях. По отзыву начальника полигона, совсем еще молодого штабс-капитана и академика, наша батарея оказалась из лучших. Кончался и период летних занятий: сентябрь был уже во второй половине.

Скоро было объявлено об увольнении в запас всех, прослуживших 7 лет и больше в строю бригады. От нашей бригады собралась группа запасных около 360 человек, преимущественно украинцев внутренних губерний Польши. Конечным пунктом привоза всей группы по расписанию считался г. Киев. Обыкновенно начальником партий запасных назначался опытный обер-офицер, которому предоставлялись на весь путь права «командира неотдельного батальона» над всеми запасными и вверялись деньги на продовольствие всех людей. Мое начальство, оценивая мой добросовестный приезд на службу прямо из училища к лагерному сбору и полезную деятельность в важный период обучения бригады с новыми орудиями, избрало меня для отвоза запасных.

Это было для меня неожиданным, очень лестным и крайне благоприятным назначением: я на казенный счет получил право проезда до Киева и обратно, а по окончании поручения, сверх того, свой неиспользованный месяц отпуска. Такое внимание, доверие и чуткое отношение к моим личным интересам моих старших товарищей и начальников меня очень тронуло.

Старший адъютант бригады (поручик Загржецкий), несколько раз за свою службу возивший запасных, снабдил меня всеми инструкциями и указаниями из своего личного опыта. Мне дали под отчет крупную сумму денег на продовольствие людей и аванс на все сношения по телеграфу с попутными воинскими начальниками и даже особую печать для моей личной по делам запасных переписки со всякими инстанциями.

Вот когда сказалась польза моего знакомства с солдатами. Когда за сутки до выступления я построил впереди фронта лагеря всю мою огромную партию запасных, они уже все лично меня знали, радостно ответили на мой привет, видимо, выражая удовольствие иметь дело со мною. По собственным соображениям, я счел нужным громко и четко объяснить партии следующее: я – такой-то, назначен вести их до г. Киева приказом по бригаде от такого-то числа за № таким-то; повезут нас по железной дороге (со всеми вещами запасных) на казенный счет; продовольствовать горячей пищей будут ежедневно на особых пунктах по дороге, за что я должен буду платить по