Проходя к столовой, я слышал громки шепот выглядывающих из палаток солдат, которые рассматривали меня с живым любопытством. Батареи уже отобедали и отдыхали. Офицеры обедали всегда несколько позже. Когда мы подошли к шатру, он уже был полон офицерами, и генерал, заняв свое место во главе длинного стола, удержал справа и слева места для нас, только что прибывших. Нас просили прямо садиться и не задерживаться представлением.

Обед был простой и сытный, но красное и белое вино стояло в изобилии, причем его пили чайными стаканами. На закусочном столе отдельно была и водка, и пили не все и только рюмками.

Генерал все время интересовался техническими артиллерийскими новостями и стрельбой из новых орудий, только еще поступающих на перевооружение и в 2О-ю артиллерийскую бригаду. Разговор принимал и общий характер товарищеской беседы, которая, однако, велась корректно, но без всякой натяжки.

В заключении обеда генерал поднял стакан вина за здоровье «новых милых товарищей»: все с нами чокались, вставая с мест и подходя к нам, а затем стройно и красиво пропели древнюю застольную песню (пожелание) по-грузински («Мравол-жамие, квеници-цицхлэ»[61]).

Выпитое с непривычки красное кахетинское вино сильно ударило в голову. Я старался удовлетворить любознательность генерала, толково отвечая на все его расспросы, но был очень рад, когда обед кончился. Капитан Янжул сразу овладел мною и повел меня посмотреть расположение нашей батареи. Выскочившим из палаток людям батареи он называл мою фамилию и должность командира 1го взвода, а когда мы дошли до этого взвода, то он предложил мне поздороваться с моими новыми подчиненными.

На мой неуверенный еще и первый в жизни привет как офицера я получил такой сердечный и громкий ответ, который сразу захватил мое сердце. Осмотрели мы и лошадей. Наконец, капитан сказал: «Ну, вам и отдохнуть надо! Сегодня мы только в 4 ч. дня пойдем на учение. Да вот и ваша палатка готова!».

Действительно, на свободной площадке в линии офицерских палаток батареи оказалась аккуратно разбитая палатка, у входа которой стоял бравый молодой солдат.

– Это ваша палатка. Кое-что мы вам уже устроили, а остальное Бодров привезет. А это ваш постоянный вестовой канонир Павел Копач, – сказал капитан, дружески пожав мне руку и удалившись в свою палатку на отдых.

Я поздоровался со своим вестовым. В палатке была поставлена железная кровать со всей постельной принадлежностью, а на среднем столбике на гвозде висело и мое пальто. У кровати лежал коврик. Вестовой помог мне раздеться, и я с наслаждением прилег, утомленный всем непривычным, а также своим тесным суконным мундиром и сапогами, при сильной жаре, длинными разговорами за обедом, да еще с возлиянием незнакомого мне крепкого вина, которое заставили пить чайными стаканами. Я чувствовал теперь не только физическое облегчение, но, главное, свалилось с души опасение наше за истраченные казенные прогоны и подъемные.

Все это создавало такое райское настроение духа, что я сразу влюбился во всех своих начальников, товарищей, а больше всего в своих первых в жизни подчиненных, так сердечно и ласково меня приветствовавших. Под этим радужным настроением я и заснул крепким сном. Очнулся я от шума и грохота. Это возвращались со строевых учений батареи. Меня не беспокоили, так как не привезены были еще мои вещи из гостиницы, и вообще, считая нужным дать мне отдых.

Копач принес и самовар со всей чайной принадлежностью (чаем, сахаром и даже бисквитами) и радушно теперь угощал меня, сообщая, что «фейерверкер Бодров еще не приехали, видно, не управились, так как им отдан приказ все купить в городе для вашего благородия». Оказалось, что командир батареи приказал все нужное для лагерной жизни в палатке для меня купить, начиная с кровати, постельных принадлежностей и до походного самовара с посудой включительно. Все же, что у меня теперь стояло, было собрано быстро между офицерами батареи, что у кого оказалось лишним. Как я потом узнал, такой заботой и вниманием был окружен и мой товарищ по бригаде К., попавший в 6- батарею. К вечеру Бодров, расплатившись по счету в гостинице и заказав все, что ему было поручено, доставил мне в палатку мои вещи.

К ужину все офицеры по сигналу опять сошлись в столовую. В дружеской оживленной беседе провел я время, отвечая на многочисленные вопросы обо всем, что делается и слышно в столице. Сигнал к вечерней поверке вызвал нас на переднюю линию лагеря. Здесь прослушали мы[260] вечернюю зорю, сыгранную трубачами всей бригады, и за нею стройно хором пропетые всеми установленные молитвы.

Чудное и глубокое впечатление произвела на меня и первая звездная кавказская ночь в лагере, и первая зоря в моей начальной службе офицером, среди искреннего дружеского общества новых моих сослуживцев и первых в жизни подчиненных.

Утром я проснулся по мелодичному сигналу зори бригадных трубачей, испытывая чувство необычайной легкости, желания жить, работать и действовать. Все мое платье, приведенное в полный порядок заботливым Копачом, было около меня, также как и все необходимое для умывания и доставленное еще вечером из города Бодровым. Я почувствовал себя впервые совершенно самостоятельным и независимым человеком. Быстро совершив свой туалет, облачившись в китель и высокие сапоги по-лагерному, я принял с рапортом своего взводного фейерверкера Бодрова, от которого узнал о полном благополучии людей и лошадей вверенного мне теперь взвода.

Напившись чаю, я своевременно явился на учение при новых, только что полученных в бригаде орудиях. Поздоровался с людьми, расспросил каждого из какой он губернии, о его семейном положении дома, о сроке службы в батарее и пр. Занес все сведения в мою записную книжку и затем приступил к делу ознакомления своих подчиненных с новыми нашими орудиями, сообщая все необходимые о них данные. Занятие это меня заинтересовало, и я даже переусердствовал на первый раз. К моему взводу подходил утром здороваться и старший офицер батареи (Янжул), даже издали, проезжая куда-то в экипаже, поздоровался сам командир нашей батареи.

Занятия утренние кончились в лагере. Сигнал призвал людей к обеду. Я прошел к ним в палатки, осмотрел, как живут, сделал несколько замечаний относительно наилучшего размещения, как нас учили в школе; попробовал пищу, которая оказалась весьма недурной. Поблагодарил людей за учение и вернулся в свою палатку. Уже теперь мельком я слышал солдатское меткое слово «наш взводный». Это мне показалось чем-то хорошим и близким сердцу.

За офицерским столом собрались все, во главе с нашим бригадиром. Приветливо и доброжелательно обменявшись рукопожатиями, все сели за стол, и наша дружеская трапеза протекала