кто-то не очень. Путешествуем между жизнями и пространством, перемещаемся вне расстояния и времени в любой уголок Вселенной, но не уходим, рассыпаясь на микроскопические частицы, потому что знаем: где-то есть те, кто нас любит. Память и чувства — любые, настоящие или прошлые, навсегда, подобно незримой нити, тянутся к тем, кому были предназначены, а след этой волшебной энергии, похожий на звёздную пыль, навеки оседает в душе своего создателя.

В моих снах — в тех, что похожи на белое облако, я вижу, как ты отдаляешься всё дальше, растворяясь в туманной пелене. И грустный твой, прощальный — почти как тогда — взгляд пронзает мне душу острым ножом. Ещё я замечаю в нём вину и сожаление о том, что ты вынужден меня оставить. Жалость и любовь. Ко мне. В этот момент я всегда плачу. Мне хочется закричать.

Не надо, пожалуйста, Антон. Во всём этом нет твоей вины. Её нет ни в чем. Ты совершенно святой — в отличие от меня. Это мне нужно оправдываться перед тобой. Иногда, когда я об этом думаю, я представляю твою реакцию — и это буквально раздавливает меня. Ведь ты такой добрый и замечательный, что и в этом бы, наверное, меня понимал и жалел. Но только мне всё равно не легче.

С того страшного вечера на даче Мальковых минуло уже почти пять месяцев, и всё это время я снова и снова, с наступлением каждого нового дня, пыталась учиться жить без тебя. Если бы ты знал, как до сих пор мне это даётся непросто… Даже здесь. Даже несмотря на всё, что случилось.

Это так тяжело — заново учиться всему. Дышать, ходить, двигаться. Засыпать без тебя. Но вставать по утрам ещё хуже — каждый раз открывать глаза и смотреть на мир, в котором тебя больше нет. Произносить слова, несмотря на сдавливающий горло тугой ком. Когда я была дома — готовить еду и понимать, что её получилось слишком много на одного человека — потому что так и не отвыкла рассчитывать порции на двоих. Существовать лишь наполовину, чувствуя рядом вместо тебя лишь звенящую чёрную тишину. Воспоминания, от которых никуда не деться. Тёплые и счастливые когда-то, теперь они разъедали кислотной горечью душу, которая металась, издавая тихое, рыдающее шипение. Разорванный надвое живой организм, разбившийся осколок когда-то единого целого. Больше его никогда не сшить и не склеить.

Я никогда не переставала ждать, что ты найдёшь способ связаться со мной. Понимаю, это звучит как бред сумасшедшего. Любой скажет, что это невозможно, что человека нельзя воскресить из мёртвых — и будет прав. Но кто сказал, что я имею в виду это?

Просто я искала тебя везде. В закате июльского солнца, в каплях дождя, в дуновении ветра, который ласково смахивал со лба мои волосы, — так же, как ты, и, казалось, с такой же любовью. Иногда я и представляла, что это ты стал ветром. И пусть я была не в себе — но как же мне хотелось снова ощутить тебя рядом! Как же больно смириться с тем, что теперь ты лишь память. Сон, которому никогда не стать явью.

Но ещё ты навсегда часть меня.

В начале своего плена я, признаюсь, завидовала твоей смерти. Серьёзно, Антон. Когда этот урод мучил меня и издевался, я, понимая, что это будет длиться днями, месяцами, а если очень не повезёт (то есть — не скончаюсь за это время) — годами, представляла, что оказываюсь на той поляне, за теми холмами, вместе с тобой. Держа тебя за руку, я тоже делаю шаг на землю и умираю в течение нескольких секунд. И больше ничего нет — лишь ты и я. Для нас всё было бы законченоили, наоборот, оно бы стало началом чего-то иного? Кто знает. Но одно можно говорить точно: если бы я не осталась жива, я бы не попала сюда, обреченная на медленное гниение заживо.

Примерно месяц я так и думала. Что там — у меня даже были мысли покончить с собой, чтобы лишить Химика удовольствия использовать меня в качестве любимой игрушки и наслаждаться этим как очередным доказательством собственной власти. Тогда мне вспомнился разговор с нашими друзьями насчёт использования секретными агентами закреплённых во рту капсул с ядом: то, как все были рады их отсутствию при выполнении этой миссии. Только попав сюда, я пожалела об этом. Правда, ненадолго. После его намека, что я «останусь здесь после смерти», мне оставалось лишь грезить о способах, при которых не останется тела — в моих условиях воспользоваться такими возможностями исключались.

Хотя, Антон, ты же знаешь — всё равно в любом случае у меня вряд ли хватило бы духу свести счёты с жизнью, причём неважно каким образом. В этом мне точно нужна посторонняя милосердная помощь (тут приходит на ум Вождь из известного романа Кена Кизи). Впасть в вегетативное состояние — участь хуже, чем умереть.

Может, я здесь и выживу, может — нет. Если нет — то, по крайней мере, буду свободна.

А ещё — снова встречусь с тобой, кэп.

Глава 19

Я устало покрутила в ладонях почти пустую бутылку виски и попыталась сфокусировать взгляд на этикетке. Изображение расплывалось. Было ли тому виной выпитое содержимое или опухшие от постоянных слёз глаза, уже не имело значения. Пустота внутри ёмкости была такой же, как внутри меня. Содержимого больше нет. Нет больше смысла, нет наполнения. Его просто выпили, вытянули, опустошили до дна. Теперь это мало представляющая ценность вещь, которую можно выбросить. Или разбить.

Всё то же, что и моя жизнь.

Всхлипнув, я допила остатки тёмно-коричневой жидкости и поставила бутылку на пол. За сутки это уже вторая — и, разумеется, толк от неё, как от первой. Никакой.

Отупевшие от эмоциональной боли рецепторы отказывались полностью воспринимать алкоголь. Отказывались помочь мне лишиться сознания. Это бесило меня, раздражало. Почему, чёрт побери, мне снова нельзя заснуть?!

Голова всё же кружилась. В висках пульсировало, но глухо — так кувалда ударяет по бетонной стене, обитой несколькими толстыми слоями поролона.

Вчерашний день прошёл в полузабытьи. Всё смешалось в один хаотичный ком. Алкоголь, всевозможные настойки. Слова, объятия друзей и папы. То, как я плакала, не желая ехать домой. Ночь, проведённая в бреду на диване в гостиной моего дома под пледом, которым меня накрыл Тим и который напоминал тяжёлый, вдавливающий металлический пласт. И тяжёлое, раздирающее изнутри до крови чувство — несравнимоедаже с тем, если