– Кандбаджар на востоке. Если шах Селук здесь, забаррикадировался в храме Хисти, то кто правит там?

– Это спорная территория, – пояснил Маркос. – Очевидно, Аланью раздирает борьба за трон, как и Крестес до того, как ты объединил страну. Я не уловил всех тонкостей, но, похоже, из Пустоши явились племена и пытаются свергнуть Селуков. Сейчас они правят в Кандбаджаре.

Значит, мы пришли в страну, уже охваченную войной. Но есть ли у нас союзники в этой войне?

– Здесь живут этосиане, – сказал я. – Позавчера мы разговаривали с одним из них, по имени Абу. Он верит в то, что я скрылся в ином мире и вернусь до Конца времен. Они нас ждали.

Томус гортанно откашлялся.

– И что ты намерен делать, государь император?

– Для начала мы не можем оставаться в этом вонючем розовом облаке. Мне надоело ощущать на языке вкус крови. – Я с такой силой стукнул по Кандбаджару, что чуть не порвал пальцем карту. – Мы пойдем туда. Возьмем Кандбаджар, как уже делали однажды. Если там беспорядки и город разрывается между враждующими сторонами, у нас неплохие шансы.

– Да? – Геракон изобразил, будто держит в руках аркебузу, так называлось это плюющееся огнем оружие. – Это оружие разрывает лучшие доспехи как листок папируса. А наши гладиусы ломаются об их ятаганы.

– Значит, научимся обращаться с оружием нынешнего времени, – ответил я. – У нас полно пленных, которые способны нам в этом помочь. Относитесь к каждому захваченному оружейнику как к драгоценному изумруду. Легионеры должны забирать с врагов все оружие и доспехи. В следующем сражении у нас не будет преимущества внезапности.

Все посмотрели на меня в поисках поддержки – от человека, столь же опечаленного и встревоженного, как и они. Придется успокоить их, прежде чем удастся успокоиться самому.

– Это испытание, подобного которому у нас еще не было. Все, кто сохранят стойкость, получат лучшее место в раю, все их грехи будут стерты. Даже те, кто едва дохромает до конца пути, вознесутся к Архангелу. Мы будем жить среди апостолов в неизведанной небесной стране. Это я обещаю каждому из вас.

Я встал, решительно обвел всех взглядом и вернулся в свои покои в глубине пещеры.

Розовый туман наполнял и мои покои. Высунув язык, я почувствовал вкус крови. Кровь увлажнила нос и глаза, и я ощущал напряжение. Я едва мог дышать через ноздри, а глаза чесались и болели.

Мне хотелось как можно скорее выйти из этого облака. Но южный проход преграждала целая орда конных воинов, и до сих пор ни один пленный не указал путь к северному, никакие методы не могли развязать им языки. В наше время этот секрет берегли как зеницу ока, так осталось и поныне. Я приказал своим людям искать проход, но посоветовал осторожнее вести себя в пещерах, там можно заблудиться.

Мое близкое окружение отнеслось к этому странному повороту по-разному. Томуса, имевшего много сыновей, дочерей и любовниц, которых следовало бы оплакивать, казалось, больше интересовала возможность найти новых. Вполне в его духе – он всегда смотрел вперед и мало кому хранил верность. Я держал его рядом, потому что люди, умеющие видеть возможности, всегда полезны, армии завоевателей меньше всего нужны полководцы, думающие одинаково.

Геракон, напротив, готов был разразиться слезами. Он изо всех сил пытался сохранять спокойствие, но отчаяние в его голосе было достаточно красноречиво. Большинство остальных были похожи на него. В основном они были даже еще не мужчинами, а мальчишками, еще недавно засевавшими свои поля и с нетерпением ожидающими, когда можно будет заполучить бесконечные сокровища востока. Я ведь сам велел сказителям расписывать эти сокровища, когда будут разъезжать по деревням Крестеса и устраивать представления перед тем, как я призову к оружию. Вслед за сказителями я послал священников с проповедями о том, что близок Конец времен и все мы должны внести свой вклад в создание Ордена Двенадцати, дабы заслужить свои хижины в раю. Я призвал семьдесят тысяч человек к свершениям под знаменем веры… хотя ни один из них не собирался путешествовать сквозь время.

Моя жена и три из восьми дочерей жили в Кандбаджаре. Четверо из семи сыновей тоже. Остальные сыновья и дочери и четыре любовницы остались в Костане. У меня была любовница в Лиситее и другая в Деймосе. Мне хватало любви на всех.

Я никогда не увижу ни жадной улыбки Тино, хватающего медовые соты, ни задорной ухмылки Аэллы, лепящей глиняную посуду в нашем домике у Мавроса. Я не смогу поехать в Лиситею, чтобы провести ночь, положив голову между молочными бедрами Реи.

Только мой старший сын Доран отправился вместе с нами в этот треклятый поход к Зелтурии. Но как бы ни искал, я нигде не мог его найти.

– Где же ты, Доран? – воскликнул я, желая оказаться рядом с единственным оставшимся у меня в этом времени членом семьи. – Что случилось? Что случилось на самом деле?

Моя рука задрожала от страха, как и нога. Я сказал своим соратникам, что это испытание, и сам хотел в это верить. Испытания очищают, Архангел таким способом отделяет правоверных от лицемеров, превращающих религию в тщеславие. Так нагревают золото, чтобы отделить от песка.

Но ведь богов два. Несотворенный не будет никого отделять. Ему все равно.

– Я должен верить. – Я вытащил из кармана четки и сжал их. – Я должен верить. Должен верить. Милость и свет Архангела спасут меня от всех неурядиц.

Где-то рядом хихикнула женщина.

Я встал, вытащил из ножен свою могучую спату и шагнул к скрытой туманом стене, откуда исходил звук. Здешние пещеры таят множество секретов, и мы не можем чувствовать себя спокойно – враг способен выскочить из любого неизвестного прохода. Но я увидел только золотые парамейские буквы, мерцающие на стене при свечах.

Однако было в них что-то странное. Я не знал парамейский, но он никогда не выглядел таким… неряшливым, как будто у каждой буквы выросли собственные конечности, извивающиеся и волнистые, словно щупальца морской твари.

– Я схожу с ума, – пробормотал я.

– Ты такой плут.

Женщина снова хихикнула.

Я развернулся и взмахнул мечом. Шагнул в ту сторону, где только что сидел. В тумане чуть выше пола парила обнаженная дева с волосами цвета замерзшего неба. Ее кожа была холоднее ледников страны льдов. Ее зрачки вращались, меняя форму, как спиральные волны от брошенного в озеро камешка.

– Мне всегда хотелось с тобой встретиться, – сказала странная дева тонким серебристым голоском. – Моя мать не верила, что ты вернешься. Но я верила.