Он медленно встал. Так же медленно взглянул на часы, висевшие над дверью. Затем на меня.

Глаза, еще минуту назад пылавшие всеми отсветами нижнего мира, потухли.

— У него около двадцати минут. Если надеешься успеть, поторопись.

Никто не произнес ни слова, когда мы вошли. Я кожей ощущала их взгляды, но заставила себя смотреть исключительно вперед, чтобы не вызывать соблазна завести разговор.

Даже когда лекарь под руководством удивительно немногословного Яна закрывал последнюю рану, я до конца не верила, что у меня все получилось.

Разрезов было три, паршивец бил наверняка. Горло, бедро и левая сторона груди. Если бы раны открылись, ни один лекарь мира не успел бы остановить кровь. Просто потому, что начертание любого целительного заклинания занимает больше времени, чем потребовалось бы для смертельной кровопотери из крупнейших сосудов.

Ян ретировался до того, как мы завершили лечение. Пока лекарь заканчивал с ногой, он без каких-либо комментариев развернулся и вышел прочь.

Я дала ему фору в несколько минут, просто чтобы убедиться, что все пройдет успешно. Когда все возможные целительные заклинания были наложены, осталось только нервно следить за часами.

Вскоре выяснилось, что успели мы впритык. Буквально через три-четыре минуты бинты стали медленно пропитываться кровью.

Как Огонь ни пытался отбрехиваться, целитель повторно осмотрел его и вынес вердикт: никаких дополнительных ран нет, а те, что есть, закрыты и не угрожают жизни.

Слушать, как Рой-гэ пытается донести до друга, что тому нужен покой, а не побег и выпивка, я не стала. Сейчас было дело поважнее.

Ян обнаружился на чердаке.

Вообще-то для людей это место не предназначалось, вокруг не было ничего, кроме пыли и балок, поддерживающих крышу, но я почти не сомневалась, что искать его нужно тут, хотя и не была уверена, что в этом конкретном доме есть чердак.

Но память, как бы я ее ни пинала, никогда не соглашалась стирать даже малейшие воспоминания о том, кого я активно пыталась забыть. Вот и сейчас я четко помнила его привычку забираться повыше в минуты переживаний.

— Закончила дела — теперь можно и убить? — Он улыбнулся, кривовато и как-то без задора, словно ему самому надоело злословить.

Сюда я шла с намерением как минимум задать ему хорошую трепку, но при виде усталого остекленевшего взгляда желание это подутихло. Причину я поняла лишь спустя пару секунд: он ведь говорил серьезно! Он действительно не исключал мысли, что я хочу его убить.

Осознание выбило настолько, что я даже не смогла толком прицелиться, пощечина вышла скорее подзатыльником.

— Каждый раз одно и то же! Все ведь было почти нормально — зачем нужно было устраивать весь этот цирк?

— Нормально? — Он хрипло рассмеялся. — Что было нормально, Нин-джэ? То, что ты умираешь? То, что шляешься непонятно где, вместо того чтобы искать разгадку?

— И ты решил мне помочь идиотской потасовкой, чтобы вместо дела все мы бегали по кругу и разгребали очередное твое дерьмо? — Я тряхнула его за грудки, но он даже не поморщился, лишь иронично вздернул бровь.

— А какая разница, если оставшееся тебе время ты все равно тратишь на то, чтобы прыгать на задних лапках перед человеком, который проткнул тебя копьем и не то чтобы сильно об этом пожалел?

— Что?

— Ты неделю потратила, Нин-джэ, неделю! — Он подался вперед, так, что горячее дыхание обожгло щеку. — Просто чтобы как дрессированная собачка побежать к человеку, который и в грош тебя не ставит. Признай уже, что сдалась. Что не хочешь жить и решать проблемы. И закончим на этом. А лучше не мучай себя и окружающих, иди и сбросься с какой-нибудь скалы. Я сброшусь следом, и всем станет легче!

И это он тоже говорил серьезно.

Не зная, ржать или взвыть от таких выводов, я разжала пальцы, отпуская его рубашку.

— Какой же ты все-таки идиот. Просто исключительный. А я-то думала, это у меня хромают причинно-следственные связи. — Я все же рассмеялась, но быстро взяла себя в руки. — Очнись ты уже, дурья твоя башка! Юндин написал мне записку о том, что ему нужна помощь и я могу вернуть должок. Вернуть должок, понимаешь? Я пошла туда не потому, что хотела провести последние дни жизни в его компании, а как раз потому, что не хочу делать эти дни последними. Кто же знал, что я ошиблась с переводом? Все, что я делаю, я делаю для того, чтобы выжить.

Судя по выражению лица, Ян проникся. Вряд ли он считал себя сейчас таким же идиотом, каким его считала я, но, надеюсь, был к этому близок.

— Ясно, — наконец выдавил он.

— Это хорошо, что ясно. — Я сделала несколько глубоких вдохов. И, на этот раз нормально прицелившись, залепила еще одну пощечину. — И в следующий раз, когда захочешь снова порушить все в бездну из-за очередной своей истерики, включи, пожалуйста, голову! Тебе уже достаточно лет, чтобы перестать наконец вести себя как ребенок, ломающий чужие игрушки за то, что кто-то отказался с ним играть. Я верю тебе, Ян, слышишь? Теперь — верю. Верю, что ты хочешь меня спасти. Верю, что хочешь все исправить. Но почему же ты раз за разом пытаешься сделать все, чтобы убить эту веру, а? Почему не можешь просто не делать глупостей ради глупостей?

— Говорит человек, доверяющий свою жизнь тем, из-за кого она уже один раз оборвалась, — буркнул Ян, пялясь куда-то в стену и потирая алое пятно на бледной щеке. О том, что сам входит в число этих людей, он тактично умолчал, хотя мысль повисла в воздухе.

— Все изменилось. — Я взяла себя в руки и, поймав его за подбородок, развернула к себе. — Ян, у нас действительно мало времени. Мне нужна их помощь. Мне нужна твоя помощь. Я устала, что все вокруг ненавидят друг друга. За стенами этого дома у меня и так хватает врагов. Может быть, хватит уже плодить вражду внутри? Ты сегодня просто так попытался убить небезразличного мне человека. И дал моим друзьям повод убить тебя. Это не должно повториться. Я не готова терять их. И я не готова…

Я умолкла, но он все понял.

Впервые лицо его стало по-настоящему умоляющим.

— Скажи это, Нин. Пожалуйста. — Он поймал запястье руки, удерживающей его подбородок. Но не пытаясь отстраниться, а так, как утопающий хватается за соломинку. — Скажи