Шрифт:
Закладка:
* * *
Как заметил Уильям, отношения в отряде Мариэльд были совсем иными, нежели у графа Тастемара. Слуги побаивались своей хозяйки и преклонялись перед ней, ловя каждый взгляд, каждое слово, чтобы вовремя исполнить любой ее каприз. С опаской и глубочайшим уважением они поглядывали и на ее сына.
– Уважаемый Пацель, – спросил Уильям чуть погодя. – А вы точно сможете излечить зимнюю аспею?
– Думаешь, Мари тебя обманывает? – мягко улыбнулся целитель.
– Нет, что вы… Но я читал в книгах, во всех, что касались лекарского искусства, о том, что аспея не лечится.
– Южные лекари с этими книгами не согласятся, – усмехнулся целитель. – На Юге почти любая болезнь лечится золотом.
– Совсем любая? – искренне изумился Уильям.
– Разве что кроме смерти… Но и мертвых можно ненадолго… оживлять… скажем так. – По губам Пацеля змеей скользнула улыбка.
Лицо Уильяма вытянулось от этих слов, и он уставился в упор на едущего рядом южанина.
– Они как вендиго становятся? – спросил он с придыханием, вспоминая сказки.
– Нет. Вендиго – это миф, причем совершенно пустой в своем корне. После смерти человек не способен стать сам по себе плотоядным сгнившим трупом. Только если его тело нарочно проклянут… Но столько ресурсов тратить на мертвеца просто так… хм-хм… равносильно глупости, – сморщился Пацель.
– Просто при мне лечили раны и оживляли.
– И долго был мертв этот человек… вампир? Кто? – поинтересовался Пацель.
– Пару минут. И это был вампир.
– А, это совсем другая категория, юноша! Залечить раны и запустить сердце, если смерть произошла несколько минут назад, намного проще, чем заставить ходить и действовать истлевший труп. Потому что в трупе, который лежит совсем недолго, еще теплится душа, понимаешь? Да и зачем трупу питаться плотью, если он уже мертв и разлагается? Не думал об этом? – Лекарь насмешливо вздернул бровь, поплотнее закутался в теплый плащ, зашнуровав его черными завязками, и нахохлился.
– Нет… Извините…
– Ничего страшного. Любознательность – это хорошо, но только в меру.
– Юлиан, кажется, подумывал стать помощником лекаря по возвращении в Брасо-Дэнто, – мягко заметила Мариэльд, следуя рядом. – Поэтому и интересуется вопросами целительства.
– А, хм, вот оно как… Я не рекомендую заниматься целительством вампирам.
– Но почему? – спросил Уильям.
– Слишком много тонкостей… Долго объяснять. Но если у тебя есть непреодолимое желание все-таки чем-то занять себя, не бесплодным умствованием, то можешь начать с изучения веномансии. В этой сфере вампиры объективно показывают себя лучше прочих, – деловито объяснил Пацель.
Похожие на заметенные сугробы всадники растянулись вереницей по тракту. Стены Йефасы остались далеко позади. Чуть погодя отряд добрался до очередного распутья, где свернул не на северо-восток, а на северо-запад. Пока дорога вела на заснеженный Север, Уилл успел выяснить по коротким разговорам имена слуг. Сероглазую миловидную девчушку, которая заботилась о нем, звали Фийя. У нее были собранные в одну четыре тоненькие косички, круглое, как луна, лицо и забавный нос камешком. Ее сестру, с удивительно схожими чертами, такую же сероглазую, но, видимо, чуть постарше и слегка выше ростом, звали Ада.
Мужчину-слугу звали Кьенс. Самый возрастной из всех, высокий, тощий до безобразия, он оставался странно молчаливым. Если сестры между собой хотя бы изредка переговаривались, то Кьенс за день пути не произнес ни слова, только кивал или мотал головой, соглашаясь или нет со сказанным.
Цирюльник Пайот тоже оказался весьма молчаливым и к тому же напыщенным и тщеславным. Похоже, он искренне считал, что на голову выше обычных слуг, и от этого не снисходил до общения с ними.
Шесть сопровождавших воинов выглядели одинаково молодыми, в чем-то походили друг на друга. Будь они разного возраста, Уилл бы счел их за братьев. И так же, как и Кьенс, эти вампиры были немногословны, пока не обнаружилось, что они разговаривают на неизвестном языке.
Уильям ехал, размышлял о своем будущем.
Спроси его неделю назад о планах, он бы с уверенностью, не моргнув глазом, заявил: он будет преданно служить графу Тастемара! Но сейчас все перевернулось с ног на голову. Жизнь преподала ему жестокий урок и насчет женщин, и насчет того, насколько обманчивыми бывают обещания. Для себя Уильям определил, что решит свою судьбу в Больших Вардах. Он был благодарен Мариэльд за спасение, но играть роль сына в этом театре абсурда не желал. Единственное, что его заставило отправиться в путь вместе с графиней Ноэля, – это ее обещание помочь матушке. Там, в Больших Вардах, он будет нежеланным гостем… Уилл это понимал и, вздрогнув от одного воспоминания о позорном столбе и публичном забивании камнями, решил, что не задержится дольше положенного. Если матушку все же вылечат, возможно, он отправится дальше с Мариэльд, передав матушке четыреста девяносто даренов – всю сумму за вычетом купленных ягод, выигранную в споре с сэром Рэем. Этих денег должно хватить на хороший дом в Больших Вардах. А если матушка Нанетта уже мертва или графиня его обманула, то у Уильяма была уверенность, что он покинет хозяйку Ноэля: с ней его не связывало ничего, помимо бумаги, подписанной Летэ. И тогда почти пятьсот даренов пойдут на покупку дорожного костюма, и Уильям уйдет с оставшейся суммой куда глаза глядят.
* * *
Время шло, вечерело. Мороз крепчал. Лошади хрустели копытами по покрытому корочкой снегу и выдыхали обволакивающий их морды пар. Отряд проехал мимо одного города, второго, потом третьего… Сэр Рэй оказался прав: вдоль Западного тракта городков и поселений действительно было как чертей в ельнике. В конце концов, переглянувшись друг с другом, Пацель и Мариэльд без слов свернули с тракта в сторону виднеющихся вдали огней – к городу Аарину на Брунге.
Кажется, здесь располагалось сразу несколько крупных постоялых дворов. Из одного из них показался мальчишка, напялив на бегу шубку из старых шкурок. Он бросился к прибывшим, оглядываясь по сторонам. Тут же из соседнего постоялого двора, расположенного через три дома, вышел длинноногий парень и, недовольно зыркнув на мальчика, заспешил, чтобы опередить его. Соревнуясь в скорости, они вдвоем выросли будто бы из-под земли прямо перед конями.
– Господа! Господа! У нас теплые комнаты с каминами! – пискнул мальчик в шубке.
– Эй, это что! У нас тоже есть камин в нескольких комнатах. Да и спальни куда лучше, чем в этой «Белой деве».
– Вовсе не лучше, – воспротивился ребенок.
– Лучше! Фу-у-у, обрыганная «Белая дева»! – И парень грубо толкнул мальчишку, отчего тот свалился в снег у края улицы и насупился.
Мариэльд повелительным кивком отправила молчаливого слугу Кьенса проверить. Тот спешился, пошел сначала на первый постоялый двор, куда его повел обрадованный мальчишка, стряхивающий снег. Затем вышел оттуда, покачал головой и отправился уже с парнем, который скрутил противнику дули и принялся громко рассказывать об удобствах своего «Вороного жеребца». Вскоре Кьенс вышел и из второго постоялого двора, морщась еще больше, и вернулся к приунывшему мальчонке.
Когда все устроились в «Белой деве», Пацель подманил к себе этого ребенка и вложил в его руку десять даренов.
– Эй, малец, – сказал целитель. – Купи мне в харчевне что-нибудь посвежее: мясо, две-три лепешки и пива. Принеси все в мою комнату, и я дам тебе еще пяток даренов. Да поторопись!
Мальчик в шубке закивал и с загоревшимися глазами кинулся к харчевне, что представляла собой отдельно стоящее здание. Впрочем, для начала нужно было поинтересоваться, куда собираются поселить этого господина, но об этом он благополучно забыл. Ведь у него сегодня выдался по-настоящему хороший день: их постоялый двор победил в схватке за платящего путника!
Старый управитель двора, радостный оттого, что люди остановились у них, а не в «Вороном жеребце», расселил их в соответствии с указами Кьенса, который наконец-то хоть что-то сказал за весь день пути.
– Проходите, проходите! – Он указал Уильяму рукой на добротную дубовую дверь.
Уильяму выделили отдельную комнатку, и он отчего-то с тоской вспомнил сэра Рэя, которого ему будет не хватать. У Мариэльд, подумал он, в отряде царили явно иные порядки. Ему не выдали меча, да и Пацель ехал без оружия, ему не позволяли ухаживать за своим конем, с тупой покорностью отобрали поводья. Слуги вообще держались подальше от господ, будто отчаянно боялись их, к тому же разместились этажом ниже, чтобы не мозолить
