Я скручиваю сигарету, глядя на раскинувшиеся за дорогой поля. Трава сверкает росой. Солнце серебряным диском мерцает в подернутом дымкой небе. Это красиво, но все же не способно поднять мне настроение.

Нож исчез. Когда я встала, я снова заглянула под матрас. Его нет ни там, ни в шкафу, ни в портфеле. Как он мог исчезнуть? Кто мог его забрать? Теоретически вчера вечером в доме было только два человека: Фло и Ригли.

Могла ли его обнаружить Фло? Что, если она забрала его точно так же, как прячет от меня табак? Возможно, ради моей собственной безопасности? Потому что она обо мне переживала? Но как она могла его найти? С какой стати ей что-то искать у меня под матрасом?

Моим первым побуждением вчера вечером было немедленно с ней поговорить. Но я передумала. Было уже поздно. Мы обе устали. И если она его не брала, беседа стала бы еще более неприятной. Почему я спрятала нож под матрасом? И кто еще был сегодня у нас дома и имел возможность украдкой бродить по комнатам? Ригли?

Предполагалось, что этот переезд – шанс сбежать от обрушившихся на нас проблем. Укрыться от них. Все исправить. Но все, с чем мне приходится иметь дело, – это новые проблемы и вопросы без ответов. Мне кажется, что я шагнула в лужу, оказавшуюся зыбучими песками, и, сопротивляясь, я лишь ускоряю свое погружение в трясину.

Письмо о досрочном освобождении все еще лежит у меня в бардачке. Смерть преподобного Брэдли не идет у меня из головы. Сколько бы я ни твердила себе, что между двумя этими событиями нет никакой связи, сомнения сохраняются. И как насчет таинственных предметов, ожидавших меня здесь? Не говоря уже о газетной вырезке. Кто все это оставляет? Что они пытаются мне сообщить?

Я глубже затягиваюсь и достаю телефон. Ладно. Перейдем к делу. Нужно позвонить каменщику и попросить выяснить, что именно находится под часовней и почему об этом, похоже, никто даже не догадывался. Чуть больше половины девятого. Скорее всего, они еще не открылись, но попытка не пытка. Я нажимаю кнопку вызова, ожидая переадресации на голосовую почту. К моему удивлению, в трубке раздается бодрый женский голос:

– Привет, ТПК.

– О, привет. Вас беспокоит преподобная Брукс из Чепел-Крофт.

– Слушаю вас.

– Я хотела узнать, вы не могли бы приехать и взглянуть на участок поврежденного пола в часовне?

– Да, разумеется. Что там за повреждение? Сколы? Трещины?

– Скорее, огромная дыра в полу и тайное подземелье под ним.

– Ух ты, вот это уже интереснее! Сегодня утром у меня как раз отменился заказ. Я могла бы быть у вас через полчаса, если вам удобно.

– Это было бы замечательно. Спасибо.

– Скоро увидимся.

Отлично. Одно дело сделано. Теперь пора положить конец звонкам с риском для жизни в попытке добиться трех полосок приема на экране телефона. Нужно позвонить в БТ[10] и…

– Эй, наверху, привет!

Я вздрагиваю, на мгновение теряю равновесие и хватаюсь за оконную раму.

– Господи Иисусе!

Я смотрю вниз. Под окном стоит лысый мужчина в форме, подозрительно похожей на форму БТ. Я так ушла в свои мысли, что не заметила подъехавшего к дому фургона.

– Мне нужен преподобный Брукс. Вы миссис Брукс?

Я улыбаюсь. Спасибо тебе, Господи.

– Вообще-то, я и есть преподобная Джек Брукс.

– А, понятно. Я Фрэнк, из БТ.

– Вы – в буквальном смысле слова отклик на мои молитвы.

Пока Фрэнк из БТ возится с проводами и сверлит дырки в стене гостиной, я принимаю душ и одеваюсь. Я уже спускаюсь вниз, когда всклокоченная голова Фло высовывается из-за двери ее спальни.

– Что это за шум?

– Это звук нашего воссоединения с цивилизацией.

– Интернет?

– Ага.

– Аллилуйя.

Я несколько мгновений молча смотрю на нее. Нож.

– Как твоя нога?

– Немного побаливает, но ничего.

– Чай или кофе будешь?

– Было бы неплохо кофе.

– Хорошо. Я тебе сюда принесу.

Она подозрительно на меня смотрит.

– Почему это ты такая любезная?

– Потому что я тебя люблю.

– И?

– Нужна еще какая-то причина? – ласково улыбаюсь я.

– Ты ведешь себя странно, – говорит она и снова скрывается в своей комнате.

Я спускаюсь вниз и готовлю ей кофе с молоком и одной ложечкой сахара. Затем заглядываю в гостиную, чтобы узнать, как там Фрэнк.

– Как дела?

– Тут почти все готово, милая. Потом надо будет съездить проверить соединение.

Я вежливо улыбаюсь и пытаюсь справиться с раздражением из-за того, что меня назвали «милой».

– Спасибо. Вы и представить себе не можете, как мы счастливы, что у нас снова будет Интернет.

– Забавно. Никогда не думал, что викарии пользуются Интернетом.

– Видите ли, посредством молитвы в «Сейнсбери» не отоваришься.

Он замирает, глядя на меня, затем смущенно смеется.

– Ах, ну да. Классная шутка. – Он озирается вокруг. – Вы знаете, я помню парня, который здесь жил.

Ну конечно. Маленькая деревня. Даже мужик из БТ – местный.

– Преподобного Флетчера?

– Ага, классный парень был. Так жаль его.

– Да. Грустная история.

– Если честно, я думал, что это будет конец.

– Конец чего?

– Конец часовни.

– Почему?

– Ну, ее ведь уже как-то раз выставляли на продажу.

А вот это уже новость.

– В самом деле?

– Ага. После того как старый викарий – Марш – вышел на пенсию, она больше года стояла закрытая. Затем преподобный Раштон организовал сбор средств, чтобы ее спасти. Они получили какое-то крупное пожертвование и решили ее сохранить и снова открыть.

– Что ж, это большая удача. И кто же этот щедрый благотворитель?

– Местный парень. Саймон Харпер. Он не производил на меня впечатления религиозного человека, но ведь это история деревни, правда?

– Пожалуй, – соглашаюсь я.

– Ладно. – Он встает. – Я метнусь проверю соединение. Тут недалеко. Скоро вернусь.

– Хорошо.

Я поднимаюсь наверх с чашкой кофе для Фло, напряженно обдумывая полученную информацию. Итак, Саймон Харпер сделал церкви крупное пожертвование. Раштон упоминал, что эта семья «много делает» для церкви. Он явно имел в виду материальную помощь. Но мне не дает покоя вопрос «почему?». Чтобы заработать себе репутацию? Или тут что-то другое?