Шрифт:
Закладка:
Полтора часа спустя поезд остановился на станции Бичгейт. Тут не было ничего, кроме навеса, узкой платформы и одинокой скамьи. Он был единственным, кто вышел из поезда на эту платформу. Овцы паслись в поле рядом с рельсами. Если лондонская суета его дезориентировала и сбивала с толку, то это пространство и тишина ошеломляли на свой собственный манер. Он огляделся, глубоко вдохнул, поднял голову и посмотрел на небо. Как много неба.
Белый деревянный указатель рядом со станцией сообщал, что до Чепел-Крофт десять миль. Автобусной остановки нигде не было, да и денег у него оставалось всего пятьдесят пенсов. Он поправил воротничок и зашагал по дороге.
Дорога была узкой и извилистой. Тротуара не было, поэтому идти приходилось по проезжей части, и он всякий раз отскакивал на обочину, заслышав шум приближающейся машины. К счастью, это случалось не слишком часто. Дорога была практически безлюдной.
Приблизительно через час небо начало темнеть. У него не было часов – в тюрьме в них не было необходимости, – но он научился хорошо определять время. Он прикинул, что сейчас около восьми, и зашагал чуть быстрее. Ему не хотелось быть в пути в темноте.
Он огибал особенно извилистый поворот, когда раздался громкий шум двигателя. Машина ехала быстро. Быстрее, чем предыдущие. Обернувшись, он увидел отблеск большой решетки и услышал визг тормозов входящего в поворот автомобиля. Он отскочил назад, но лодыжка подвернулась, и он рухнул в канаву. Внедорожник не остановился. Похоже, водитель вообще его не заметил.
Он лежал в грязной зловонной жиже на дне канавы, ощущая, как ноет бок, на который он приземлился. Но хуже всего было то, что в лодыжке пульсировала жгучая боль. Ему удалось сесть, а затем выбраться из канавы на обочину дороги. Но когда он попытался встать, лодыжка просто вспыхнула болью, и он снова упал на колени. Идти он не мог. Что же делать? Сквозь просвет в живой изгороди он увидел расположенный вдалеке дом. Это была ферма. Чуть ближе, в поле, виднелся обветшалый хлев. Что ж, годится.
Он пополз к хлеву.
Теперь он закрывает глаза, мечтая о каком-нибудь лекарстве, которое помогло бы ему облегчить эту боль. Возможно, его лодыжка все же сломана. Он садится и поддергивает штанину брюк. Дело плохо. Лодыжка распухла еще сильнее, а туго натянутая кожа раскрашена в черный, фиолетовый и красный цвета. Издав стон, он падает на спину в солому.
На травмированной ноге далеко не уйти. А пока он в таком виде, никто не согласится его подвезти, даже на воротничок не посмотрят. Ему необходимо отмыться. Ему нужны болеутоляющие. Он оборачивается и сквозь дыру в стене хлева смотрит на озаренные теплым светом окна дома.
На тебе воротничок священника. Скажи им, что ты попал в аварию. Они тебя впустят.
И что тогда? Я не собираюсь больше никому причинять боль.
Но у них наверняка есть болеутоляющие. Алкоголь. Возможно, и деньги.
Нет. У них могут быть и дети. Они ни в чем не повинны. Он не может причинять боль невинным людям.
Совершенно невинных людей не бывает.
Его лодыжка пылает болью. Он пытается не обращать на это внимания, но все тщетно. Он садится. Оборачивается и смотрит на дом. Болеутоляющие. Алкоголь. Возможно, ему не придется причинять им боль. Разве что чуть-чуть. Только чтобы их обездвижить. Чтобы взять то, что ему нужно. Как еще ему к ней попасть?
Он заставляет себя встать на ноги.
Я опускаюсь на колени и направляю луч фонаря в дыру, достигающую в окружности размеров футбольного мяча. Усыпальница под церковью. Из темноты выступают изгибы арок сводчатого потолка. Чуть левее виднеется что-то похожее на каменные ступени. И гробы. Три гроба. Хаотично сваленные в углу. Доски кажутся сгнившими и покоробившимися. Крышка одного из гробов треснула, открывая ухмылку выглядывающего изнутри черепа.
– Можно мне взглянуть? – спрашивает Майк.
Он проводил меня в часовню, хотя я уверяла его, что справлюсь сама и мне не нужна нянька. Обработав ногу Фло, которая сильно поцарапана, но, к счастью, не сломана, я оставила Фло и Ригли дома – пить молоко и есть печенье. Я надеюсь, что они не смогут причинить себе вред с помощью пакета шоколадных печенек.
Фло сказала, что ей почудилось, будто кто-то вошел в часовню, поэтому она пошла посмотреть, споткнулась и провалилась одной ногой в дыру между треснувшими плитами пола. Ригли, который просто случайно проходил мимо (по обычаю практически всех жителей этой деревни), услышал ее крик и прибежал на помощь. В этой истории больше дыр, чем в полу часовни, но пока что допрос может подождать.
Я подаю Майку фонарь.
– Пожалуйста.
Он опускается на колени и всматривается в отверстие в полу.
– Ух ты. Вот это открытие. Как ты думаешь, сколько этому подземелью лет?
Я прикидываю.
– Раштон как-то говорил, что первоначальная церковь сгорела. Часовню построили в точности на ее месте. Вход в усыпальницу, должно быть, просто замуровали.
Хотя кому понадобилось запечатывать старинную усыпальницу? Если уж на то пошло, частная усыпальница – престижная штука, знак того, что родственники тех, кто в ней погребен, хотят, чтобы их близкие покоились именно здесь.
Майк продолжает изучать плиты.
– Не знаю. Похоже, это было сделано значительно позднее. Взгляни, этот камень гораздо тоньше и новее, чем остальной пол. И, как видишь, цемент тут тоже более свежий. Это латка.
– Я не знала, что ты эксперт по мощенному плитами полу.
– У меня много скрытых талантов.
– Скромность в их число не входит.
Он ухмыляется:
– Ладно. В прошлом году я написал для газеты статью о реставрации церквей.
Я поднимаю бровь:
– Да у тебя насыщенная жизнь.
– Каюсь.
Я смотрю на дыру в полу. Мой мозг кипит. Если он прав и пол в какой-то момент ремонтировали, то как можно было не заметить этот огромный долбаный склеп под часовней?
– Что ты собираешься делать? – спрашивает Майк.
Как мне ни хочется схватить монтировку и прямо сейчас выяснить, что находится там, внизу, я не уверена, что верховная власть погладит меня за это по головке. И я имею в виду не Господа.
– Наверное, надо вызвать квалифицированного каменщика и попросить осторожно снять эти плиты, что позволит спокойно осмотреть подземелье.
– Что ж, значит, я могу помочь… – С этими словами он достает телефон. – У меня сохранился номер одного каменщика, за работой которого я наблюдал.
– Как удачно.
– Ну, мы после этого еще пару раз встречались в баре.
– А-а.
Я пытаюсь скрыть удивление. Поскольку ранее он состоял в браке с женщиной, я считала Майка гетеросексуальным.
