— Мама, где сахар? Хотя, черт с ним! Говори конкретно, что у вас тут произошло?

Наташа села, придвинула к себе чашку и потянулась к рюкзаку за сигаретами.

— Ты стала курить, дочка?

— Да. Рассказывай!

— Ты знаешь, что Андрей Петрович всегда к нам хорошо относился. Я ушла на пенсию и продолжала работать, а полтора года назад меня… попросили. В общем — деликатно предложили уступить место…

— Выставили, значит? — Наташа поискала глазами пепельницу, не нашла и стряхнула пепел в блюдце. — Ты не писала.

— К чему, Наташенька? У тебя своих проблем хватало… Вот тогда Андрей Петрович и поселился у нас… одним словом, мы стали жить вместе. Гражданский брак — так, кажется. Пенсия у меня небольшая, я ее откладывала. Мы открыли счет в банке на твое имя…

— Ты и это утаила от меня, — усмехнулась Наталья, не понимая, почему никак не может справиться с раздражением. Ну, поженились старички, дядя Андрей всегда был неравнодушен к матери. Что она тут себе навыдумывала? — А потом? Что случилось-то?

— Кризис. Какие-то люди избили Андрея, сломали ему руку, подожгли машину. Ему пришлось продать свой бизнес и квартиру — более или менее удачно. Мы сделали здесь ремонт и решили приобрести скромный домик за городом. Чтобы когда ты окончательно вернешься, поселиться там, а тебе оставить эту квартиру.

— Ну да, — фыркнула Наташа. — Все решено за меня и без меня. Так с какой стати вы всю ночь не спали? Почему ты так растеряна, мама?

— Что за странный тон, Наташа?! Выслушай меня спокойно. Подходящий дом пока не нашелся. Мы думали, что у нас еще есть время до твоего приезда. Я не хочу жить слишком далеко от города, потому что машины у нас теперь нет, и, думаю, она нам не понадобится. Мы с Андреем провозились всю вторую половину ночи, чтобы освободить и приготовить комнату для тебя. Мы…

— Спасибо, — сказала Наташа, вставая. — Прости меня. Глупо, конечно. Наверно, я ждала услышать какое-то другое «мы». Но все нормально, мама. Я знаю, что вы с дядей Андреем желаете мне только добра. Спасибо за все. Извини, я пойду к себе, если позволишь. Устала с дороги…

Это было неправдой. Не было никакой усталости. Просто сейчас она не хотела видеть их вместе. Уже закрыв за собой дверь, Наташа слышала баритон вернувшегося Андрея Петровича, плеск воды в ванной — видно, собаке мыли лапы после прогулки, встревоженный голос матери. Она разобрала жалкую кучку своих вещей, пересчитала деньги и покачала головой, обнаружив сунутую Анютой в потайной кармашек рюкзака стодолларовую купюру. Но позвонить и отругать было неоткуда, да и вообще для начала следовало осмотреться в собственном логове.

Здесь все оставалось почти по-прежнему. Даже новые обои и линолеум были тех же тонов, что и раньше — теплых, с преобладанием бежевого. Ее старый письменный стол, компьютер — слабенький по сегодняшним меркам, но все-таки подключенный к сети. Наташа шагнула к платяному шкафу, открыла — там в полном порядке висели ее старые вещи — платья, юбки, блузы, серый блейзер, который полагалось надевать в банк, белый пиджак для особых случаев, махровый халат.

Наташа прихватила халат и направилась в ванную комнату, на ходу заглянув в кухню и спросив у матери, где взять банное полотенце.

Андрей Петрович сидел за столом, прихлебывая чай из цветастой чашки; при ее появлении он поставил чашку и сказал:

— Ну, здравствуй, девочка!

— Здравствуйте! — хмуро отозвалась она.

— Это наш Захар. — Андрей Петрович кивнул на рыжую гладкошерстную таксу, сидевшую у его ног. Пес поднял на Наталью породистую сухую морду, повел влажным носом, принюхался и отвернулся.

— Славный кобелек, — сказала она. — Мама, куда положить грязное?

— В корзинку. Там, в ванной, — засуетилась Наталья Всеволодовна. — Или сразу в стиральную машину… Доченька, нас до вечера не будет, обедай сама, все найдешь в холодильнике.

— Поняла.

— Ты куда-нибудь собираешься?

— Да. Не забудьте оставить ключи, — проговорила она и заперлась в ванной.

Когда оба они наконец-то ушли, Наташа загрузила машину, потом развесила выстиранное на балконе, порылась в шкафу, нашла то, что требовалось, и выгладила. Джинсы цвета стоялых сливок стали великоваты, — и она направилась в комнату матери поискать какой-нибудь пояс. Все это время пес безмолвно лежал в прихожей, но как только она открыла дверь комнаты, угрожающе зарычал.

— Умник! — усмехнулась Наташа. — И ты туда же? Ну иди, иди со мной, Захар, будешь свидетелем, что я ничего не украла. Просто кое-что одолжу на время…

Пес и в самом деле поднялся и последовал за ней. Озадаченное выражение не сходило с морды рыжей таксы.

Подходящий мужской ремень нашелся в мамином шкафу. Там же скопом висели вещи Андрея Петровича — очевидно, их поспешно эвакуировали сюда этой же ночью. У дальней стены — новая двуспальная кровать под ярко-оранжевым покрывалом. На стене, прямо над любовным гнездышком, — пятилетней давности ее собственная фотография в буковой рамочке: скромная трудолюбивая девушка из приличной семьи. Длинные волосы сколоты на затылке, нежное и слегка простоватое лицо, прямой носик, отложной воротничок, сережки с крохотными камешками в маленьких мочках.

Наташа прищурилась: знала бы мама, как они ей пригодились, эти сережки, подаренные к двадцатилетию. Она их не снимала, и в колонию пошла в них, несмотря на запрет и советы: отдай своим, все равно отметут. От кривой злобной дуры, верховодившей в отряде, она отбилась — Анюта помогла, а вот от контролера, положившего на нее глаз, пришлось откупаться этими самыми сережками. Видно, понравились его жене, от нее в конце концов отстали. Тогда же она остригла свои пышные волосы под ноль и впервые закурила…

— Пошли со мной, песик, перекусим, угощу тебя сыром, — вздохнув, сказала Наташа. — Подкрепимся для новой жизни…

Спустя час она уже энергично вышагивала по городским улицам, нацепив солнцезащитные очки, с пачкой денег в заднем кармане джинсов, которые по-прежнему то и дело сползали с бедер.

Ремень не пригодился: брюшко у Андрея Петровича оказалось чересчур солидным, а новую дырку прокалывать она не стала, решив где-нибудь купить собственный. С Захаром они поладили, и пес провожал ее до дверей в превосходном настроении. Наташа тоже чувствовала себя по-другому: ее состояние определялось одним словом: «наплевать».

Странное дело — ведь в прошлом, которое она про себя называла «до», Наташа любила этого человека, брата ее отца, чудом уцелевшего в той давней кровавой мясорубке. Даже мечтала, что когда-нибудь он станет мужем ее матери. Так и вышло. Чего же она хотела