Шрифт:
Закладка:
Побросав свое имущество в старую Анютину дорожную сумку, она заперла дверь флигелька, оставив ключ снаружи в замке, и помчалась к воротам. Пес в своем вольере постучал на прощанье хвостом о дощатый пол и повернул громадную морду ей вслед.
На автобус Наташа успела, но едва втиснулась в его переполненное до отказа нутро — столько набралось желающих попасть в город в воскресный вечер. Сумка была не слишком тяжелая, но поставить некуда, и пришлось держать ее на весу. Другой рукой она цеплялась за спинку сиденья. Дышать было нечем, разгоряченный посадкой народ никак не успокаивался, а автобус все стоял и стоял, пока водитель собирал деньги за проезд. Наташа передала куда-то через головы соседей несколько мятых мелких бумажек, но сдачи так и не дождалась.
Наконец тронулись, потянуло сквознячком через верхний люк, и стало полегче.
Весь тот час, пока за окном не побежали спальные кварталы городских окраин, Наташа провела, словно в полусне, — время от времени переступая с ноги на ногу, с перекошенной спиной, среди распаренных тел, детского рева и неотвязных чужих разговоров. Ничего особенного — не ей одной приходилось несладко.
Мысли ее тем временем текли независимо, и кое-что в них Наташу озадачило. Оказывается, она с грустью покидала Шауры. Кто б мог подумать, что, неожиданно для себя, она привяжется к случайным людям, с которыми ее свела судьба? Что ей придется по душе та же Инна Семеновна, капризная, но в то же время чуткая и вполне деликатная; понравится отец Марты — мягкий до слабости, с внимательными глазами и робкой улыбкой. Даже хозяин усадьбы, поначалу смотревший на нее как на пустое место, отсюда казался человеком цельным, не мелочным и надежным. Родион… ну что ж — мелькнул и пропал. Так обычно и бывает.
В городе Наташа пересела на троллейбус, и тут тоже пришлось стоять. У нее ломило спину, горели подошвы, ныл затылок — сказывался целый день беготни на пустой желудок.
Наташа устало опустила веки. И куда, спрашивается, едут все эти загорелые, широкоплечие и довольные жизнью качки с вопящими мобильниками, вечно занимающие все сидячие места? Ну почему никто не наберется духу сказать: встань, пацан, уступи место полудохлой тетке, которая топчется рядом с тяжеленными пакетами? Чего они все боятся? Скандала? Матерного ответа? Удара в лицо?
И сама она промолчит. Как промолчала в Шаурах, так и не дав понять отцу Марты, с кем они там имеют дело. Потому что до сих пор чувствует себя бесправной.
Наташа вздрогнула и открыла глаза — ее задели плечом и вполголоса извинились. Троллейбус постепенно пустел, однако она осталась стоять.
Вот ведь в чем главная загадка: в ту ночь она молча и ошеломленно терпела все, что Валентин выделывал с нею. Не вырвалась, не заорала, не оттолкнула его руки, не бросилась к двери. А ведь там, где она побывала, этому, хочешь ты или нет, учишься. Тогда почему?
Анюта встретила подружку с хлопотливым состраданием. Наташу с порога запихнули в ванну, затем налили на кухне миску окрошки, сунули лошадиных размеров бутерброд и предложили стакан вина, от которого она наотрез отказалась. Мало-помалу она пришла в себя, устроилась в кресле напротив Анюты и стала сражаться с то и дело наваливающейся тяжелой сонливостью.
— Глаза слипаются. Сейчас под стол свалюсь.
— Может, не поедешь? — жалобно спросила Анюта. — Поспишь, очухаешься, а через денек-другой катись, если так уж приспичило…
— У нас кофе есть?
— Нету… Натусь, оставайся. Сдадим билет, мой благоверный вернется только к зиме…
— Не могу. Когда поезд?
— В ноль сорок пять. Нижняя полка.
— Мне все равно, какая, лишь бы ехать… Послушай, Анюта, откуда этот прокурор в курсе, кто такая наша «Фрекен Бок»? — спросила Наташа.
— Что с тобой, мать? Меня ж к нему направили из фирмы. Он и к тебе клеился?
— Господин Шерех интересовался исключительно твоей персоной, дорогая. «Вы же, — говорит, — подруги, дайте контактик…» Я прикинулась — мол, работаю вторую неделю, с тобой пересекаемся только в офисе… Правда, он был уже под мухой. Мне вот что пришло в голову. У этой дамы есть мои данные? Меня можно будет по ним вычислить?
— Да что там у тебя стряслось? — встревожилась Анюта. — Чего ты так резко линяешь? А насчет фрекен будь спокойна — я в спешке продиктовала вместо твоего адреса первое, что пришло в голову.
— Аня, я не линяю, а возвращаюсь к матери. И запомни на будущее: ты со мной едва знакома, места моего проживания не знаешь, кто я такая, тебе тоже не известно. Что касается прокурора, то он тебя рано или поздно вычислит. Будь готова. Как и меня, если будет нужда. Мы с тобой обе в базе, так что вопрос решается в полчаса…
— Не пугай меня, Наталья! — запричитала Анюта. — Ты что там, в Шаурах в этих, натворила?
— Тихо, не кричи, — поморщилась Наташа. — Во всяком случае, никого не убила, хотя, может, и следовало бы. Все просто: мне нужно срочно уехать. Такой вот поворот нашего с тобой сюжета. У меня были другие планы, а теперь придется снова устраиваться в родном городе, что для меня, мягко говоря, пока не желательно. Потому что там осталась парочка плохих дядей, у которых на меня свои виды… Ладно, прорвемся. Спасибо тебе за все, подружка. Буду звонить… Да — номерок и чип я сменю, тебе советую сделать то же самое сразу после того, как я с тобой свяжусь в первый раз после отъезда. И запомни еще раз: ты меня знать не знаешь… Все. Пошла собирать манатки. На вокзал не вздумай меня провожать, я этого терпеть не могу.
— Я такси закажу.
— Давай. На двенадцать. Ведь успею? — Наташа поднялась, преодолевая ломоту в пояснице, и отправилась в комнату — укладывать рюкзачок.
Анюта молча принесла билет и снова забилась на кухоньку, расстроенная в пух и прах.
Покончив со сборами, Наташа подумала, что надо бы позвонить матери, пока та не легла, и предупредить. Набрала номер и тут же услышала осторожное: «Але, доченька!»
— Мам, привет, я завтра буду дома примерно… — она назвала время. — Встречать меня не надо.
— А я и не смогу, — услышала Наталья виноватый ответ.
— Ты здорова, мама?
