прудик, обложенный мшистыми каменными глыбами, пришелся Федорову по душе. Здесь было уютно. Можно было присесть на скамью и спокойно посмотреть на зеленоватую неподвижную гладь, покрытую листьями водных растений. У самого дна стоят тяжелые нездешние рыбы, которых видишь лишь изредка, а в сумерках включаются цветные фонарики подсветки и слышно, как журчит прозрачная вода, сбегая по двум каменным уступам в водоем.

Устроить такое было не просто, однако Савелий Максимович не пожалел ни сил, ни средств.

Федоров рассчитывал хоть немного побыть в одиночестве, поэтому почувствовал легкую досаду, когда обнаружил возле водоема соседку Савелия и Инны, ту самую, которую они с Валентином исподтишка рассматривали и оценивали.

Поворачивать было поздно — получилось бы слишком демонстративно, поэтому он спросил разрешения присесть, устроился рядом и вытащил сигареты. Возможно, несколько суетливо, потому что смутился, как мальчишка.

Как только женщина обернулась на его голос, выяснилось, что она необыкновенно привлекательна. И лицо, и руки — легкие, с небольшими, словно точеными кистями, какие изредка встречаются у полных женщин, и блестящие вьющиеся от природы волосы, и густо-синие внимательные глаза, и чуть припухшие губы, тронутые помадой, — все останавливало взгляд. Гладкое обручальное кольцо, тонкая золотая цепочка с крестиком на смуглой шее с едва проступившей сеточкой легких морщинок. Ничего этого он не увидел за столом, не дал себе труда разглядеть, а тут еще и Валентин с его «сеансом разоблачения»… Ей можно было дать и меньше сорока, и больше: явно из тех, кто не скрывает возраста; и только цыганистое, чересчур пестрое платье с глубоким вырезом женщине совершенно не шло.

Неожиданно она привстала, огляделась и вполголоса попросила у него сигарету.

— Иван Алексеевич не любит, когда я курю, — просто объяснила женщина, затягиваясь глубоко и с нескрываемым удовольствием.

В одном шурин оказался прав: никакого маникюра, ногти подстрижены коротко, как у тех, кто много работает на клавиатуре или играет на музыкальном инструменте.

— Приходится прятаться, — продолжала она, — а сигареты я забыла. Мы спешили, потому что все утро я провела на кладбище у сына. Сейчас ему было бы почти столько, сколько вашему племяннику…

Значит, она знала, кто он такой. Федорову было неловко расспрашивать об умершем сыне, поэтому, извинившись, он поинтересовался ее именем-отчеством — оказалось, что женщину зовут Ксения Асадовна, — и перевел разговор на водоем: мол, нелегко, должно быть, поддерживать в нем режим, очищать воду и прочее.

— Так это же Иван Алексеевич и строил, — сдержанно улыбнулась женщина. — Все просто, как в школьной задачке про бассейн с двумя трубами… у нас такой же, может, чуть поменьше. — Попутно выяснилось, что ее муж был гидротехником, специалистом, каких на пальцах можно перечесть. И в этом Валентин дал маху. — Савелий Максимович, как только мы познакомились, сразу же захотел что-то в этом роде. Мы с вашей родней легко сошлись, уж и не знаю почему — ведь мы с мужем теперь живем очень замкнуто…

Она попросила у Сергея еще одну сигарету, покосившись в сторону беседки.

Ксения Асадовна, оказывается, по материнской линии была родом из балаклавских греков, а отец ее имел татарские корни. Отец нездоров, но переехать из Крыма сюда отказался наотрез, и теперь за ним присматривает ее младшая сестра Зоя, — в том, как женщина это произнесла, почему-то звучала легкая укоризна.

— Смерть нашего с Ваней сына буквально подкосила всю семью, — она снова с каменным упорством свернула к той же теме.

Выхода у Федорова не оставалось: пришлось спросить, что же все-таки случилось с мальчиком.

— Двенадцать лет назад Тимур выпал на ходу из поезда и погиб. Мы с ним вдвоем возвращались из Балаклавы от моих родителей, — она сообщила это без всякого нажима, низкий голос звучал ровно. — Это было в самом конце августа, двадцать девятого. Он должен был идти во второй класс. Я уснула на нижней полке — мы ехали в плацкартном, с билетами было трудно, но места оказались удобные, сразу за купе проводника… Сын был необыкновенно подвижным и ужасно любопытным… Вот… — она умолкла, с очевидным усилием остановив себя. — Просто я хотела сказать, что для моих родителей то, что случилось с их внуком, стало настоящей катастрофой. Одна за другой навалились болезни, и мама вскоре окончательно слегла. Опухоль желудка, вскоре выяснилось, что неоперабельная… Я, Сергей Викторович, в замужестве сохранила фамилию родителей, и у Тимура в свидетельстве о рождении она тоже стояла. Об этом просил мой отец — ему казалось, что таким образом продолжится его род. Нас ведь две сестры в семье, а Зоя в ту пору была еще не замужем.

— Иван Алексеевич не возражал?

— Нет, что вы! Он во всем со мной соглашался. Ему с таким трудом удалось заполучить меня в жены, отец и мать так долго колебались и надеялись удержать меня при себе, что на такие мелочи, как фамилия ребенка, Ваня не обращал внимания… Уж такой характер — ровный, добрый, необыкновенно терпеливый.

— Вы, должно быть, познакомились, когда он отдыхал на юге?

— Ну какой тогда был в Балаклаве отдых! Это теперь там яхт-клубы, причалы, особняки. Обстановка была вполне рабочая…

— Я тоже познакомился со своей будущей женой на работе, — не к месту вставил Федоров.

— …То есть он-то был в командировке, на секретном объекте 825 — может, приходилось слышать? А я подрабатывала в столовой. Заканчивала техникум в Симферополе, а на каникулах возвращалась домой. Началось у нас все сразу и очень бурно. Через год Иван привез меня сюда, в дом своих родителей в Старых Шаурах. Это недалеко отсюда, четверть часа пешком. Он ведь старше меня на четырнадцать лет.

— А почему в Старые Шауры?

— Если уж быть точной, то не сразу. Сначала мы поселились в городе, в его двухкомнатной. Я нашла работу по специальности в ресторане, а когда забеременела, муж настоял, чтобы я пожила на свежем воздухе. Мне здесь понравилось. Иван к тому времени уже зарегистрировал свою фирму, дела пошли неплохо, и через год он приобрел здесь участок и начал строиться. А я после рождения Тимура больше нигде не работала, только готовила на всех. Я ведь неплохой повар, с образованием… и Инне с сегодняшним юбилеем помогала. Люблю это дело… — Федоров наконец увидел, как она по-настоящему улыбается — слегка смущенно и наверняка зная, как хорошеет при этом. — Вам понравилось?

— Все просто замечательно вкусно!

— Ну вот. А больше я ничего не умею. Малышу исполнилось пять, когда мы перебрались в собственный дом с просторной кухней, кучей комнат, садом с альпийской горкой и водоемом. Там я постепенно увлеклась цветоводством, потом у нас появился